Но Митридат нашёл простое решение этой сложной задачи. Дело в том, что Евпатор с детства знал одну вечную истину – если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.
* * *
Обширная равнина была до краев заполнена готовыми к бою войсками, на одной её стороне стояла армия Понта, на другой – полчища Ариарата. Блестели на солнце шлемы и панцири гоплитов Митридата, ярко сияли начищенные до блеска медные щиты царских гвардейцев, грозно покачивались сариссы в руках понтийских фалангитов. В глазах рябило от пестроты одежд и вооружения горцев, призванных под знамёна Евпатора. Тысячи закованных в тяжёлые панцири армянских всадников с нетерпением ожидали сигнала, чтобы ринуться в атаку, сметая всё на своём пути. Хищно сверкали отточенные как бритвы серпы и косы на боевых колесницах. Порывы ветра развевали царские штандарты с восьмиконечной звездой и полумесяцем, которые были овеяны славой недавних побед над скифами, сарматами и другими народами.
В центре этой громады, сверкая золотом доспехов и царской тиары, стоял на колеснице непобедимый Митридат, чьи владения простирались от Синопы до Колхиды и далёкой Таврики. Царь ждал, когда вернутся его посланцы, которые должны были договориться о свидании между своим повелителем и царём Ариаратом, чтобы дядя и племянник при личной встрече уладили все разногласия. Но вот глашатаи вернулись и сообщили, что царь Каппадокии встретится со своим державным родственником. Митридат должен явиться на встречу без оружия, но помимо этого его должны будут ещё и обыскать, поскольку молодой правитель любимому дяде не доверяет. Понтийский владыка только кивнул в ответ, иного он и не ожидал, а затем отстегнул меч и передал телохранителю. Расстегнув застёжки, Митридат снял позолоченный панцирь, пересел с колесницы на боевого коня и не спеша поехал сквозь расступавшиеся ряды своего войска навстречу группе всадников, которые медленно двигались со стороны каппадокийцев.
Отъехав от понтийских шеренг, Евпатор спрыгнул на землю и стал ждать человека, который, отделившись от людей, окружающих Ариарата, стремительно к нему приближался. Не доезжая до царя, человек спешился, а затем, приблизившись, низко и почтительно поклонился. Митридат благосклонно кивнул, и посланец принялся его обыскивать. О том, что произошло дальше, нам сообщает Юстин. «Когда этот человек стал особенно тщательно ощупывать у Митридата нижнюю часть живота, Митридат сказал, что боится, как бы обыскивающий не нашел там кинжала совсем другого рода, чем тот, какой он ищет». Вогнав в смущение и краску доверенного человека Ариарата, Митридат дружески помахал рукой племяннику, и тот, отбросив осторожность, быстро пошёл навстречу своему родственнику. Евпатор улыбнулся во весь рот и широко раскинул могучие руки, словно собирался обнять дорогого ему человека. Но когда они поравнялись, гигант одной рукой обхватил молодого царя и крепко сжал, а другой выхватил кинжал, спрятанный в складках одежды, и вонзил в шею Ариарата. Кровь ударила фонтаном, обрызгав лицо и руки Митридата, а царь Каппадокии обмяк и тяжело повис у него на руке.
Евпатор резким движением отшвырнул на землю бездыханное тело племянника, высоко поднял руки и издал победный клич. Понтийская армия ответила ему восторженным рёвом, который вырвался из десятков тысяч глоток. А затем двинулась в наступление. Шли в атаку, подняв щиты, гоплиты из понтийских городов, ощетинившись пиками, маршировала на врага фаланга, потрясая копьями и мечами, бежали по равнине отряды горцев, а рядом мчалась тяжёлая армянская конница. Вся эта лавина, обтекая Митридата, накатывалась на каппадокийцев, и те дрогнули, а затем, побросав оружие и снаряжение, стали обращаться в бегство. Владыка Понта по-прежнему стоял над мёртвым телом царя Ариарата VII, вокруг радостно гомонила толпа придворных, а душу Евпатора переполняло ликование – одним ударом кинжала он решил судьбу Каппадокии.
* * *
Но Митридат допустил ошибку, которая имела далеко идущие последствия и в итоге обернулась для него многочисленными неприятностями. Завоевав Каппадокию, Евпатор покинул страну и уехал обратно в Понт, предоставив устройство внутренних дел на только что приобретённых территориях своим наместникам. Почему он так поступил?
Поставив во главе захваченного царства своего восьмилетнего сына и дав ему в соответствии с местными традициями имя Ариарата, Митридат назначил при нём регентом Гордия, которому был столь многим обязан. Очевидно, он думал, что тот сумеет обуздать людей Митридата, наводивших порядок в Каппадокии. Но, судя по всему, у Гордия были другие приоритеты, и на свои функции при новом Ариарате он смотрел несколько иначе. Вместе с наместниками регент подверг несчастную страну самому беззастенчивому грабежу. Жестокость и произвол, царившие в Каппадокии, вызвали ответную реакцию у местного населения, и в результате восстания понтийские гарнизоны были изгнаны из страны. На трон был приглашён младший брат убитого Ариарата VII, который стал править под именем Ариарата VIII. Но Митридат снова повёл армию в Каппадокию, разбил на поле боя очередного племянника и изгнал его из страны. В результате молодой человек впал в нервное расстройство, заболел и вскоре умер, а на троне вновь оказался ставленник Понта.
Казалось, что вновь всё закончилось благополучно для Митридата, но тут в дело опять вмешался Никомед Вифинский, который как огня боялся усиления своего соседа. Но опасаясь военной мощи Понта, Никомед совершил глупость, о которой впоследствии пожалел – он решил впутать в это дело римский сенат. Царь Вифинии не придумал ничего умнее, как посадить на трон Каппадокии самозванца. Очевидно, он посчитал, что раз его предыдущая выходка с Пилеменом прошла без последствий, то и в этот раз всё сойдет с рук. Жена Никомеда Лаодика стала выдавать самозванца за своего третьего сына, и авантюрист отправился в Рим домогаться «царства отцов». Но на глупость Никомеда Митридат ответил своей наглостью. Он отправил в Вечный город Гордия, который стал там вещать, что человек, который в данный момент занимает трон Каппадокии, не кто иной, как сын Ариарата V, правившего в 163–130 гг. до н. э.
Того самого царя, который воевал против Аристоника Пергамского.
Такое открытое глумление переполнило чашу терпения сенаторов, и они вынуждены были вмешаться. В итоге у Митридата отобрали Каппадокию, где к власти пришёл римский ставленник Ариобарзан, не имевший к предыдущей династии ровным счётом никакого отношения. Казалось, что наступил час торжества Никомеда, да только оправдалась поговорка: не рой другому яму, сам в неё попадёшь. Вот вифинский царь и попал – чтобы Митридату не было обидно, сенат отнял у Никомеда Пафлагонию, которую тот захватил в союзе с тем же Митридатом. Вифинская внешняя политика потерпела полный крах. Что же касается Евпатора, то царь Понта затаился до поры до времени, решив пойти другим путём и загрести жар чужими руками.
И были эти руки ни чьи-нибудь, а армянского царя Тиграна II Великого, приходившегося зятем Митридату. Трудно сказать, каким образом Новому Дионису удалось склонить Тиграна к походу в Каппадокию и что он ему за это посулил. Мы только знаем, что во главе посольства к армянскому владыке стоял небезызвестный Гордий.
Юстин отмечает, что новый царь Каппадокии Ариобарзан, римский ставленник, был человеком очень вялым и нерешительным. Вся дальнейшая жизнь этого правителя служит тому подтверждением. С престола он изгонялся пять раз и возвращался на него лишь с помощью римлян. Впоследствии Ариобарзану всё надоело и в 63 г. до н. э. он отказался от трона в пользу сына. Поэтому, едва армянские войска Тиграна вступили в Каппадокию, Ариобарзан быстро собрал своё золотишко, упаковал имущество и укатил в Рим. Ибо только там он чувствовал себя в полной безопасности. В Каппадокии вновь взяли верх сторонники Митридата, у кормила власти снова встал Гордий, а в городах – армянские гарнизоны. Всё вернулось на круги своя.
