Однако в Синопе начались раздоры между стратегами, поскольку Клеарх хотел сражаться до конца, а Селевк предлагал перебить население и передать город римлянам. В то же время оба они чувствовали, что противостояние подходит к закономерному итогу, и погрузив своё имущество на купеческие корабли, отправили их на Боспор, к правителю Махару. Это стало прелюдией к трагическому финалу. Понимая, что без помощи извне им долго не продержаться, Клеарх решил бежать из Синопы. В одну из ночей его солдаты кинулись грабить и поджигать спящий город, а потом погрузились на корабли и покинули объятую огнём Синопу. Увидев, что над городом поднимается огромное зарево, Лукулл сообразил, что произошло, и отдал приказ об атаке. Римляне быстро преодолели стены, которые никто не защищал, и проникли в город. «Его солдаты стали перелезать через стены; и вначале была великая резня; но из чувства жалости Лукулл прекратил убийства» – так кратко и емко подвёл итог обороны Синопы историк Мемнон.
Дольше всех из понтийских городов держалась Амасия, но вскоре и она пала перед римским натиском. Завоевание Понта стало тяжёлым ударом для Митридата. Ведь после расправы над гаремом крепости Малой Армении стали сдаваться римлянам, а сын Махар, правитель Боспора, открыто перешел на сторону врагов отца. В итоге Евпатор оказался царём без царства. Здесь у любого опустились бы руки. У любого, но только не у Митридата, который был полон решимости вести борьбу дальше и только ждал своего часа. И скоро этот час настал.
* * *
Теперь пришла пора рассказать о подвигах коллеги Лукулла по консулату – Марка Аврелия Котты – и героической обороне Гераклеи. Как мы помним, этот большой и богатый город не входил в державу Митридата и выступил против Рима как самостоятельное государство. Даже не заключив перед этим военный союз с Понтом. Теперь Гераклея оказалась один на один против легионов. Но её защитникам повезло в том смысле, что во главе вражеской армии стояла личность совершенно ничтожная.
Котта был бездарным полководцем, но при этом очень амбициозным, тщеславным и жадным человеком. В войне против Митридата у него в активе был только сокрушительный разгром под Халкедоном. Согласно договоренности между ним, Лукулом и Триарием, Марк Аврелий должен был овладеть Гераклеей Понтийской. Котта был этому очень рад, поскольку предприятие сулило богатую добычу. Но на его несчастье, перед началом осады в город вошёл четырёхтысячный понтийский гарнизон под командованием Коннакорика. Гераклея была очень хорошо укреплена, и теперь задача Котты ещё более усложнилась. Мало того, когда он повел легионы на приступ, то к своему разочарованию обнаружил, что граждане сражаются плечом к плечу с воинами Митридата.
Понеся большие потери, римляне откатились от стен. Тогда Марк Аврелий отступил от города и, расположившись лагерем на безопасном расстоянии, попытался перекрыть все походы к Гераклее по суше. Котта решил, что таким образом он создаст для защитников проблемы с продовольствием. Однако это занятие оказалось бестолковым, поскольку припасы стали поступать в город морем. Своего флота Котта не имел и был вынужден сменить тактику. Теперь он решил взять Гераклею штурмом. Вопиющим примером глупости командующего стало то, что он стал посылать войска на приступ по частям. Причем в основном в бой шли контингенты, набранные в Малой Азии, воины в которых не испытывали желания воевать вместо римлян. Понятно, что боеспособность этих подразделений оставляла желать лучшего, и в итоге очередная задумка Котты потерпела неудачу.
Но Марк Аврелий не унывал, его энергии можно было только позавидовать. Он решил пойти другим путем. Сосредоточив все свои силы в одном месте, Котта попытался с помощью тарана проломить стену и таким образом войти в город. Но и здесь не задалось, поскольку таран неожиданно переломился пополам. Вот теперь горе-полководец впал в уныние и запаниковал, поскольку стал резонно опасаться, что никогда не сможет взять Гераклею. Стенобитное орудие починили, но следующий день погрузил Котту в ещё большую кручину, поскольку от тарана по-прежнему толку не было никакого. Чтобы хоть как-то оправдать все свои глупости, Марк Аврелий свалил всю вину за неудачи на строителей осадных машин, отрубил им головы, а сам таран торжественно сжёг. Но парад нелепостей продолжался. Оставив у стен города небольшой отряд, римский военачальник неожиданно увел легионы на равнину, где царила полная безопасность, а местность изобиловала припасами. Там Котта занялся своим любимым делом, отправив воинов грабить и разорять окрестные земли. Почему-то решив, что таким образом он усугубляет в Гераклее продовольственную проблему.
В ответ на это гераклеоты отправили послов в Херсонес, Феодосию и Пантикапей, прося о помощи и заключения союза. Пока Котта с легионами бродил вокруг города, послы успели заключить договор и вернуться назад. Теперь голод Гераклее не грозил, поскольку снабжаться она стала напрямую из Таврики. Что же касается Марка Аврелия, то, с удивлением обнаружив, что предпринятые им усилия ни к чему хорошему не привели, он был вынужден вернуться под стены. Скрепя сердце Котта начал готовить штурм, но тут на него свалилась новая напасть, поскольку солдаты не желали сражаться. В итоге он был вынужден снова свернуть боевые действия. А затем, махнув рукой на то, что в случае успеха придётся делиться добычей, послал за флотом под командованием Гая Валерия Триария. Свое спасение от позора Котта теперь видел лишь в успешной блокаде Гераклеи с моря.
* * *
Как только Триарий привёл к Гераклее 43 корабля, так Котта сразу же подступил с легионами к городу. Однако защитники не испугались и вывели навстречу врагу 30 своих триер. Это оказалось роковой ошибкой, поскольку гераклейские корабли не были до конца укомплектованы ни экипажами, ни морской пехотой. Это произошло потому, что многих воинов приходилось держать на главной городской стене в ожидании штурма со стороны суши. Но, несмотря на это, морской бой долгое время шёл с переменным успехом. В итоге римляне взяли верх, поскольку на их стороне сражались родосские суда и именно им квириты были обязаны своей победой. Потеряв 14 кораблей, гераклеоты были вынуждены отступить. Однако ситуация усугубилась тем, что противник сумел прорваться в большую гавань Гераклеи. С этого момента для осаждённых наступили чёрные дни. Корабли Триария стали перехватывать все суда с продовольствием, которые шли к городу, и в итоге в Гераклее наступил голод. Вскоре появилась чума, и из 4000 солдат гарнизона от неё погибли 1000 человек. Но город не сдавался, город боролся. И мог бы сражаться дальше, но тут вновь на сцену вышло предательство.
Командир понтийского гарнизона Коннакорик решил, что с него хватит подвигов. Не желая больше подвергать опасности свою драгоценную персону, он вступил в сговор с несколькими знатными горожанами, чтобы передать город римлянам. Мемнон отмечает, что «Коннакорик, правда, остерегался Котты, как человека с тяжелым характером и не внушающим доверия, но с Триарием он сговорился». Судя по всему, Котта настолько уже был скомпрометирован своей некомпетентностью в любом вопросе, что с ним просто опасались иметь дело. Зато Триарий охотно пошёл навстречу пожеланиям предателей.
В полночь Коннакорик тихо вывел войска из казарм и, спокойно посадив на корабли, быстренько отплыл подальше от обречённого города. Примерно в это же время остальные изменники открыли ворота Гераклеи и впустили римлян за стены. Легионеры потоком хлынули на улицы спящего города, а моряки перемахнули через опустевшие городские укрепления. О том, что случилось дальше, нам поведал Мемнон, уроженец Гераклеи Понтийской: «И только теперь гераклеоты узнали о предательстве. Одни из граждан сдавались, другие гибли. Сокровища и имущество разграблялись. Дикая жестокость обрушилась на граждан, так как римляне помнили, сколько они перенесли во время морского сражения и какие беды испытали при осаде. Они не щадили тех, кто сбегался к храмам, но убивали их и у алтарей и у статуй. Поэтому из страха неизбежной смерти многие убегали из стен города и рассеивались по всей стране».
