— Что вам надо, господа? — стараясь сдержать дрожь в голосе и вместе с тем требовательно задал вопрос Картенев. Видимо, здесь какая-то ошибка. Я — советский дипломат.
И тот, что сидел за рулем, и те, что находились рядом с Картеневым, молчали.
— Я протестую, черт возьми! — раздраженно и громко проговорил Виктор. — Что вы играете в дурацкую молчанку? Я требую объяснений.
Вновь ответом ему был молчание. Он попытался освободить руки, но не смог даже пошевельнуть ими.
— Хорошо, — Виктор улыбнулся, что далось ему с трудом. Я буду кричать. Помогите! По-мо-ги-те!
Сидевший справа вынул правой рукой из кармана свинчатку, беззлобно коротко ударил Виктора по голове. Картенев потерял сознание.
Очнулся он от мерзкого запаха. Кто-то водил перед его носом куском смоченной в чем-то ваты. Открыв глаза, Виктор увидел близко наклоненное к нему лицо. «Пришел в себя», констатировало лицо. Виктор застонал негромко, сел.
— Болит голова? — участливо спросил хозяин лица, невысокий худощавый человек, в годах. с длинными густыми седыми волосами. Картенев молчал, и человек продолжал: — Варвары, которые привезли вас сюда — просто мерзкие скоты. Как вы думаете? Их надо отправить к ядреной старушке-бабушке.
Только теперь Виктор понял, что длинноволосый говорит по-русски.
— Я заявляю решительный протест, заявляю его вторично, негромко, резко произнес Картенев. — Я советский дипломат и требую, чтобы мне немедленно предоставили свободу и дали возможность связаться с представителями моего посольства.
— Конечно, вне сомнения, — тотчас же согласился длинноволосый. Пустячная формальность. Раз, два — дело в картузе. Ха-ха-ха! Почему оно должно быть обязательно в шляпе?
— Надеюсь, вы не для того меня сюда приволокли, чтобы предложить мне совместное упражнение в этимологии русских слов? — холодно заметил Виктор. — Какую формальность вы имеете в виду? И кто вы такой, чтобы выяснять со мной какие-то вопросы столь «своеобычным образом»?
— Я представитель местных властей, — длинноволосый доверительно улыбнулся. — Ваш друг, понимаете? Еще раз прошу извинить за грубость этих мужиканов. Они получат свое возмездие.
— Как ваша фамилия?
— А вот это излишне, — осклабился длинноволосый. — Совсем, знаете ли, излишне. Я не актер, паблисити не люблю. А вот вашу фамилию я знаю. Картенев, ведь так? Ведь так, а?
Виктор молчал. «Скверная ситуация, братишка, — подумал он. — На гангстеров не похоже. Да и не будут гангстеры связываться с иностранным дипломатом. Значит, самое худшее. Значит, спецслужбы. Как там Анка? Что с нею?».
— Вы хотите знать, какая формальность? — не дожидаясь вторичного вопроса Виктора, с готовностью проговорил длинноволосый. — Все проще пареной тыквы. Я, знаете ли, вырастил на своей ферме лет двадцать назад тыкву, которая стала чемпионом нашего штата. Да, так вот, дело в том, что вы дважды — во время этой поездки — изменили маршрут. И прокатились с ветерочком по нашим запретным зонам.
«Конечно, это спецслужбы. Вот мы и влипли с тобой в историю, мой дорогой штурман, — растерянно подумал Виктор. Кто знает, есть там секретные объекты, или нет. Нарушение есть нарушение».
— Мы понимаем, что «путь очень далек лежал», так, кажется, поется у вас в песне? — слышал Виктор слова длинноволосого. «Но ведь мы сбились с пути где-то в самом начале, миль за двести от Вашингтона? Ведь зачем-то им надо было ждать, чтобы мы благополучно добрались до Лос-Анджелеса и после открытия выставки и встреч с прессой отправились в обратный путь? Зачем? Да, вероятно, — думал Картенев, — они ждали, чтобы мы оказались в самой глуши, вне мгновенной досягаемости нашего посольства».
— Пустяковенькая формальность, — деловито проговорил длинноволосый, поднимая со стола и протягивая Виктору лист бумаги с напечатанным на нем текстом. — Поставьте вон там, внизу, свою подпись — и мы разойдемся, как в море пароходы. Так? Я верно сказал? нет, вы ответьте — верно?
Виктор стал читать текст:
«Я, Картенев Виктор Андреевич, первый секретарь и пресс-атташе Советского посольства в Вашингтоне, обращаюсь к правительству Соединенных Штатов Америки с просьбой о предоставлении мне политического убежища. Эту свою просьбу я мотивирую нижеследующим: а) Я уже давно не согласен с политикой моего правительства и не считаю возможным дольше скрывать это; б) Я не могу работать в посольстве, где все — кроме нескольких человек — являются агентами КГБ; с) Меня приводит в ужас мысль о том, что я могу вновь оказаться за „железным занавесом“, в условиях абсолютной несвободы, нищеты и бесправия.
Я делаю это заявление в здравом уме и полном сознании того, что святая правда превыше всего».
— Вы что мне подсовываете? — срывающимся голосом едва не закричал Картенев. Но тут же взял себя в руки и внешне спокойно продолжал: — По всей видимости, вы ошиблись адресом так у нас говорят.
— Ах, извините, мистер Картенев, — ласково улыбаясь, произнес длинноволосый, даже не посмотрев на брошенный Картеневым на стол лист бумаги. — Чуть-чуть недоразумение произошло, слава Богу. Я хотел дать вам вот это.
Виктор взял в руки протянутый ему новый лист бумаги. на сей раз текст иного содержания: «Я, первый секретарь и пресс-атташе Советского посольства в Вашингтоне Виктор Андреевич Картенев, настоящим удостоверяю, что в течение всего пребывания в Соединенных Штатах занимался шпионской деятельностью против правительства и народа США. Последним проявлением этой моей деятельности, не совместимой со статусом дипломата, явилась поездка в Лос-Анджелес, в ходе которой я дважды изменял маршрут и оказывался в непосредственной близости от совершенно секретных объектов (фотоснимки прилагаются).
Я сознаю всю ответственность за мою недозволенную деятельность и даю слово впредь не заниматься ею, пока я нахожусь на территории Соединенных Штатов Америки».
— Пустая формальность, дорогой мистер Картенев, — щебетал длинноволосый. — Единственный прочерк пера — так, кажется, у вас говорят? и все будет забыто. никакой огласки в прессе, никаких нот со стороны Госдепартамента. на лад идет?
— Мне еще в детстве бабушка говорила: «Не держи, внучек, всех других за дураков. Иначе очень часто плакать в жизни придется». Что вы думаете по этому поводу? — Картенев с нескрываемым интересом смотрел на своего собеседника. Тот сделал несколько затяжек, элегантно держа сигарету кончиками двух пальцев, устало сказал внезапно севшим голосом:
— Отсюда, мистер Картенев, вы выйдете живым лишь в том случае, если подпишете одну из этих двух бумаг. Вы меня поняли?
Он нажал на столе звонок, и в комнату вошли двое. Виктор узнал своих похитителей.
— Призываю в свидетельство Бога, — с печальным вздохом сказал длинноволосый, — я очень хотел, чтобы все прошлось без крови и стонов. Но вы бранитесь, а время не ждет.
И, обращаясь к вошедшим, по-английски приказал: «Даю вам пятнадцать минут». Сосед по бару молча предложил Виктору жестом следовать за ними. «Похоже, что это подвал, — думал Виктор, разглядывая помещение, по которому они проходили. — Нет ни единого окна, нет вентиляции. Нет мебели, кроме нескольких стульев, и те ободранные. И вода, откуда здесь эта вода на полу?». Наконец они вошли в небольшую комнату, сырую, узкую. Она была тускло освещена одной маленькой лампочкой, затянутой паутиной. Со стен сочилась вода. Один из сопровождающих резко повернулся к Виктору, без размаха ударил тяжелым кулаком под ложечку. Потеряв дыхание, Виктор упал на колени. Заломив ему руки за спину, ударивший защелкнул на них наручники. Размахнувшись, он хотел нанести удар в лицо, но второй мягко удержал его руку:
