— Не троньте этого сопляка, Карл. испустит дух невзначай — хлопот не оберешься. Вот сейчас мы ему вгоним укольчик-другой для расслабления воли и посмотрим, как он после них попрыгает. Все подпишет — даже декларацию о том, что он собирался увезти в Москву в тайнике своего паршивого чемоданчика нашу несравненную Статую Свободы.
В тишине слышалось сосредоточенное сопение, хруст ломающихся головок ампул. Уколы были болезненные, нестерпимо болезненные. «Не поддамся, ни за что не поддамся, — Виктор стиснул зубы, не проронил ни звука. — Скорее сдохну, сволочи, чем подпишу хоть одну из ваших подметных бумаг». Прошло еще несколько секунд, и он почувствовал внезапно наступившую слабость. перед глазами все завертелось, запрыгало. Потом эти ощущения прошли, и ему стало дышаться легко и радостно. «Так, должно быть, чувствует себя человек в состоянии невесомости». Он обвел взглядом комнату и не узнал ее. Все сияло и искрилось, лица конвоиров и мучителей казались симпатичными, доброжелательными. Бывший сосед по бару, улыбаясь, заглянул ему в глаза, заботливо сказал: «Как чувствуете себя, дорогой Виктор? Мы ваши друзья». «Мы хотим вам только добра, — подморгнул второй. — Поставьте свою подпись вот тут, будьте славным парнем. И вам неплохо, и нам хорошо».
— С радостью! — медленно произнес Виктор. Сосед по бару вложил в его плохо слушающиеся пальцы ручку, показал на место под текстом: — Вот здесь, пожалуйста.
— Да, Да, — Виктор склонился над листом. И он уже было коснулся его пером, но вдруг медленно поднял голову, тяжелым взглядом уперся в стенку, выронил ручку. Он почувствовал непонятную и вместе с тем тягостную тревогу, которая пришла из какого-то самого дальнего уголка сознания, одиноко сопротивлявшегося действию могучего наркотика. Тревога эта росла, ширилась. Вот она уже раздирала все его сознание, подымала клетки на борьбу с черной бездной, в которую проваливался мозг и которая убивала волю. «Что я делаю? Зачем я здесь? Кто эти люди?» — эти мысли, пусть примитивные и инфантильные, тревожно забились в его сознании. «Что я хочу сделать? Этого ни в коем случае нельзя делать! Нельзя делать! нельзя делать!». И он держал эту воспретительную фразу, которая — он подсознательно это знал — была его единственным оружием, которое могло помочь ему остаться человеком. Временами перед его мысленным взором плыли какие-то розовые, синие, зеленые круги, рвались молнии и рассыпались в прах целые миры. Временами он чувствовал, что плачет, как ребенок, от боли и обиды. Временами ему было так хорошо, как не было никогда в жизни. Но одна мысль, за которую цепко ухватилось все его сознание, весь остаток его, беспрерывно стучала в мозгу спасительным метрономом: «Нель-зя! Нель-зя! Дер-жись! Дер-жись!».
Потом он увидел лицо мамы. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и по щекам ее текли слезы. Он утирал их и говорил: «Ну что ты, мамочка! Я держусь, держусь. Я помню твои письма, каждое слово в каждом из них. Или я не твой сын?». И она улыбалась и гладила его руки…
Идею провести операцию «Прощупать мину» подал Джерри Парсел. На следующий день после встречи с Картеневым он позвонил начальнику ЦРУ и сказал: «Вчера я имел счастье общаться с русским пресс-атташе. Мне он показался чересчур правоверным. Из таких, которые чересчур, вырастали со временим добротные перебежчики. Может, твои парни понаблюдают за ним повнимательнее? Да и в прошлом его было бы неплохо разобраться. В Индии он много лет работал». «Сейчас, Джерри, я возьму Дипломатический список, посмотрю, что есть такое русский прессатташе в Вашингтоне. Так, Уругвай… Уганда… Ю Эс Эс Ар… Кажется, нашел. Да, точно — Картенев Виктор Андреевич, первый секретарь. Спасибо за подсказку. Мы обязательно займемся разработкой этого человека. Я даже не могу придумать, чем я и мое ведомство могли бы тебя отблагодарить. Деньги? Но это даже не смешно…». «Почему же, — посерьезнел Джерри. — Лишняя сотня долларов никогда не помешает. Но раз уж ты засомневался, то Бог с ними, с деньгами. Назови лучше эту операцию так, как я предложу». «С удовольствием, Джерри. Давай варианты». «Вариант один — „Прощупывание мины“. Видишь ли, я принял во внимание, что эта акция может быть обоюдоострой, ведь он все-таки дипломат». «Принято. Я всегда преклонялся не только перед твоим состоянием, но и перед твоим умом. И никогда не боялся признаться в этом». Польщенный Джерри довольно хмыкнул — лесть и царям, и миллиардерам приятна. Даже тогда, когда она сущая неправда.
Детали операции «Прощупывание мины» разрабатывали ответственные сотрудники ЦРУ и Госдепартамента. Один из них, опытный разведчик, заметил как-то:
— Отменную характеристику Картеневу дает главный редактор популярной индийской газеты «Хир энд дер» правой ориентации господин Раттак. Вот что он писал в одной из своих информаций: «Виктор Картенев в работе с местными журналистами активен, напорист, изобретателен. В аргументации своих позиций прямолинеен и ортодоксален. Пьет умеренно. Выпив, легко возбуждается, с удовольствием вступает в спор по любой проблеме. Самоконтроль ослабляется. Без возражений выслушивает любые антисоветские анекдоты. Становится откровенен даже с не очень хорошо знакомыми. Отношение к женщинам проверить пока не представлялось возможным».
— Да, кое-что есть для размышлений, — задумчиво протянул сотрудник Госдепартамента. И посмотрел на представителя ЦРУ: — Но это уже по вашей части. Для нас главное в том, чтобы мы не нарвались на ответную мину в Москве. Поэтому надо подобрать таких парней, которые сработали бы хорошо и чисто.
И вот парни работали…
Аня была спокойна до тех пор, пока не кончилось телешоу. «Пусть наш командор, — снисходительно подумала она, — пропустит в баре рюмку-другую. После такого напряженного сидения за рулем можно и слегка расслабиться». Когда же на экране цифрами «23–45» обозначилось местное время, ее охватило беспокойство. По мере того, как шло время, беспокойство ее росло. Наконец, она не выдержала зловещего одиночества и спустилась в бар. В баре Виктора не было. Аня вышла на улицу. она была пустынна. Картенева вернулась в номер и решила: «Жду еще час и звоню в посольство». Назойливо одолевали дурные предчувствия, а она в них верила. Тайно, никому не признаваясь — верила фанатично, неудержимо.
«В этой стране с любым может случиться что угодно. Могут просто убить. Могут ограбить и убить. Могут украсть, чтобы получить выкуп. мы уже больше года здесь. Ездили много по стране. И никогда Виктор не пропадал так надолго». Прошел час, долгий, тяжелый, смятенный. Аня сняла трубку.
— Хэллоу, — услышала она низкий голос операторши. И потом сонно, сквозь зевок: — Да?
— Дайте мне Вашингтон, пожалуйста, — и Аня назвала номер дежурного по посольству.
— Конечно, мадам. Сию минуту, — чуть бодрее ответил голос. и через какое-то время: — Ваш номер не отвечает, мадам. — И снова явственный зевок.
— Этого не может быть, — возбужденно возразила Аня. Этот номер отвечает круглые сутки, все двадцать четыре часа.
— Попробуем еще раз, мадам, — теперь операторша молчала минуты три. Наконец все тем же сонным, вялым голосом произнесла: — Ничем не могу помочь, мадам. Ваш абонент в Вашингтоне молчит.
Аня схватила свою сумочку, вытряхнула из нее всю мелочь. Слава Богу, ее оказалось вполне достаточно, чтобы позвонить в Вашингтон с любого автомата. Быстро добежав до лифта, она спустилась в первый этаж, пересекла пустынный холл, быстро подошла к автомату, который был слева от входа в гостиницу. Дрожащей рукой она сняла трубку, заложила в аппарат необходимое количество монет. И вдруг увидела, что провод перерезан. Аня в изумлении ощупала его концы. «Фантастика! — пронеслось у нее в голове. — Даже рядом со школами с неважной репутацией, даже в самых худших трущобах я никогда не видела здесь неисправного автомата». Она пробежала два квартала, обрадовалась, увидев еще один телефон-автомат. И неожиданно вся внутренне напружинилась, попятилась назад. Навстречу ей двигались трое мужчин здоровенный негр и два белых. Они хохотали, кричали что-то, были явно навеселе. Увидев Аню, негр заорал на всю улицу: «Ты искал себе забаву на ночь, Джек Латанное Ухо. Вот она и вышагивает сама тебе навстречу!». Он раскинул в стороны свои ручищи и двинулся прямо на нее. В уличной темноте жутким овалом лоснилось его черное лицо с рваными провалами белков. На улице не было видно ни души. Аня повернулась, быстро пошла назад к гостинице. Трое ускорили шаги. Уже входя во вращающуюся дверь, она услышала слова, брошенные ей вдогонку метров стрех: «И не тоскливо тебе одной в кровати, малютка? Оставайся с нами. То-то будет весело!». Бледная, встревоженная до глубины души, Аня подошла к дежурному администратору, который дремал за конторкой в кресле. При виде подходившей к конторке Картеневой он вскочил на ноги, машинально пригладил рукой волосы, как-то смято улыбнулся.
