— Витька! Где тебя черти… — и застыла на полуфразе.
Виктор вошел в комнату, увлекая ее за собой. «Было тут одно приключеньице любопытное». Молча Аня достала антисептическую мазь, наложила на лоб и висок пластырь.
— Не надо, Витюша, ничего сейчас говорить, — она подвела его к постели, уложила как ребенка, легла рядом, обняла. Тебе надо полежать, отдохнуть, прийти в себя.
Он поцеловал ее несколько раз и закрыл глаза и, казалось, заснул. А она нежно гладила его щеки, голову, руки. И беззвучно плакала. Тихо, словно убаюкивая, говорила:
— Как я люблю тебя, мой братишечка, мой дорогой Викушенька! Как люблю!..
«Поездки вроде этой выпадают как редкая награда… Награда!.. Виктор коснулся лбом подушки, застонал. — А вернемся в Вашингтон — и начнется монотонная, изнурительная своей напряженностью рутина. Справки, информации, письма, обзоры. Летучки, пятиминутки, совещания. Ежедневный бюллетень для прессы. Читка газет, журналов, книг — до боли в висках, до ряби в глазах. Рабочие коктейли, ленчи, приемы.
Как я мечтал, что смогу хоть немного развеяться в этой поездке…
До отпуска, до России еще пять месяцев! Целая вечность. Вечность…»
Из донесения агента ЦРУ: «Операция „Прощупать мину“ была проведена в соответствии с вашим указанием в городе Феникс, штат Аризона. К сожалению, вторая ступень убеждения не принесла конкретных результатов. Поэтому, в соответствии с планом операции, параграф седьмой, был применен запасной вариант вывода объекта из контакта».
Глава 34
Бхилаи — I
Старик сидел на пороге храма, поджав под себя ноги. Был жаркий вечер. В косых лучах дымчато-лилового солнца, медленно тонувшего в темно-зеленых волнах бесконечных джунглей, огромный храм выглядел изваянным из цельного куска синего мрамора. Справа и слева от него замерли в неподвижности пальмовые рощи.
Тем, кто смотрел на храм со стороны океана, казалось, что за ним кончается Вселенная — за его задней стеной площадка, на которой он был воздвигнут две с половиной тысячи лет назад, резко обрывалась: там, глубоко внизу, медленно катила свои коричневые воды Священная река. За рекой. насколько хватало глаз, отсвечивали в последних лучах солнца неровные квадраты и треугольники заливных рисовых полей — словно осколки упавшего с неба на землю гигантского зеркала. Глядевшим на храм из речной долины вершина его представлялась одной из опор небес…
«Годы бегут, как волны. О-хо, как волны!.. Только круги на стволе пальмы Кальхи наплывают один на другой… — старик выплюнул бетель, взглянул на одинокую пальму, росшую слева от входа. — Мой прадед был жрецом этого храма. О-хо, великим жрецом он был! И дед был жрецом. И отец. И я…»
Старик медленно встал, привычным движением оправил свои белые одежды, пошел вокруг храма. Он шел не спеша, с трудом передвигая ноги в сандалиях, бездумно скользя взглядом по древним стенам храма.
Храм был высечен в скале. Триста лет тысячи каменотесов трудились день и ночь, создавая святилище всемогущему богу Начала Начал и Конца Концов. В давние времена храм процветал. Десятки жрецов беспрерывно читали мантры-молитвы при неистово пляшущем на ветру пламени светильников. Тысячи верующих из столицы могучего царства, расположенной в трех милях от храма, наводняли его каждый день. По праздникам толпы пилигримов собирались со всех концов царства. искуснейшие танцовщицы приводили в экстаз молящихся…
Шли века. Под натиском коварных соседей пало некогда великое царство. Торговые пути переместились далеко на юг. Постепенно храм терял свое былое величие. Ныне же и самые древние жители окрестных сел не помнили, чтобы в храме читали молитвы несколько жрецов. Всегда был один жрец — старик. И до него был один жрец — его отец. И еще раньше тоже, кажется, был всего один жрец. так говорили люди. так помнил и старик. И танцовщиц в храме никто больше не видел. И люди собирались в нем два-три раза в году — по самым большим праздникам.
Старик остановился у края площадки. Внизу, в долине было уже темным-темно. Сквозь полузакрытые веки он скорее угадывал, чем видел, несколько тусклых огоньков, мерцавших в отдаленной деревне. Минуты тянулись, как века. Минуты раздумий. Вдруг он широко открыл глаза: голубые всполохи то вспыхивали, то исчезали далеко за рекой.
«О-хо, — думал старик. — Грозная беда пришла в наши места. Чужеземцы строят огнедышащее чудовище, — оно поглотит и поля, и жилища, и души наши. О-хо, наши души!..»
Старик подошел к пальме, погладил ее шершавый ствол.
«Человек выходит из земли, — думал он, — и в землю уходит. Рожденные среди дерев, трав и зверей, и жизнь свою мы должны провести среди них, разделить с ними. Города, заводы, машины — зло, суета сует. Среди них, с ними человек становится ничтожной букашкой, человек теряет себя!..»
Сегодня вспышки бесовского огня были особенно ярки. И старик, каждый вечер приходивший посмотреть со скалы на далекое зарево, отвернулся, шепча проклятья, и тихо побрел вокруг храма.
«Говорят, завод дает пищу многим семьям. А сколько семей он разрушает? — думал с горечью старик. — Люди предаются пороку пьянства, бросают детей и жен, заново пытают свою судьбу, предначертанную богами. О-хо, богами!»
Обойдя храм, старик вошел в свою хижину, устало опустился на глиняный пол. Прохлада нежила уставшее от дневного зноя тело, развевала горечь дум. Старик любил эти вечерние минуты покоя, когда можно было отдаться думам о былом величии храма, о его грядущем, как он твердо верил, воскрешении.
Возле хижины послышался едва уловимый звон.
«Джайна! — спокойно отметил про себя старик. — Сегодня я скажу ей о своем решении. До праздника осталось семь дней…»
У порога хижины появилась девушка. Сняв с головы кувшин с водой, она вошла в хижину, и на старика повеяло вечерней свежестью реки. Бесшумно ступая по полу, — только колокольчики на браслетах тихо роняли свой ласковый звон, — она зажгла два маленьких светильника. Потом поставила миску с водой на очаг возле хижины. Языки пламени лениво лизали тощие лепешки кизяка. Когда вода в миске закипела, девушка бросила в нее две пригоршни рису, немного соли.
Старик сидел, молча наблюдая за плавными движениями и легкой походкой девушки. Молчал он и во время ужина. Схватывая дрожащими пальцами щепотку риса, отправлял ее в рот. Долго жевал искрошившимися зубами.
Поев, он вышел на улицу и сел на землю невдалеке от хижины, поджав под себя ноги. Запрокинув голову, смотрел на звезды. затем тихонько позвал:
— Дочь Лейлы, я хочу с тобой говорить.
Девушка поспешно подошла, покорно опустилась на землю подле старика-отца.
— Скоро большой праздник, дочь Лейлы. Много, очень много людей придет в храм. Но я хочу, чтобы не раз и не два в год к храму приходили люди. Пусть каждый день будет праздником!.. Я велел глашатаям объявить в округе на сотни миль, что на этот раз в храме вновь будет служить Великому Богу танцовщица. Той танцовщицей будешь ты. Приготовься сама и приведи в порядок одежды. Я все сказал, дочь Лейлы.
