«Скоро, очень скоро выйду я в центр главного зала, и тысячи людей замрут, глядя на меня, — думала она. — Пусть будет так, что среди них окажется принц — молодой и прекрасный. Он приедет из далекого царства, чтобы посмотреть, как я танцую. И полюбит меня. И увезет с собой. На убранном по-царски белом слоне»…
Закончился массаж и вместе сним действие наркотика на тело, но он начал действовать на мозг. Она видела теперь все в какой-то мутной пелене, потом исчезли окружавшие ее люди и предметы. перед глазами бешено крутился огненный вихрь. И вся она переполнилась одним желанием — раствориться в этом вихре, слиться с ним в радостном смерче движения…
— Бум, бум! Бум, бум! — эхо мерных ударов в большие храмовые барабаны рванулось под купол. не найдя там выхода, обрушилось громом вниз.
Толпа наиболее именитых верующих, уплативших немалые деньги за лучшие места в храме (В тайнике, в каменной шкатулке старика уже покоились в аккуратных стопках сто тысяч рупий) охнула, подалась вперед, отхлынула и замерла. В зале появилась Джайна.
Старик, стоявший вместе с младшими жрецами впереди всех, сначала не узнал дочь. И, не узнав, обрадовался.
«Она воистину прекрасна, — думал он, напевая слова молитвы в такт барабанам, в такт начавшемуся танцу. — Она и впрямь не похожа на дочь нищего жреца. Эти камни, браслеты, золото! Надменное лицо всесильной владычицы! Движения, полные… Но что это? Что она делает?»
Вместо танца сладострастия Джайна исполняла танец целомудрия. Испуганный взгляд, как если бы из-за плеча матери назад, спряталась. Мать впервые вывела дочь на люди. Боязно и любопытно. Как обычно у женщины, любопытство побеждает боязнь. Девушка смотрит на мир доверчивыми глазами ребенка: все добры, все счастливы, все братья и сестры. Повстречался ей юноша, другой, третий. Все не то — не единственный. А ей не к спеху порхает, кружится, смеется — юность! На секунду она замирает — ей кажется, сердце подсказывает: «Он!» Он ли? Они вдвоем. Одни! На заросшем цветами лугу. Вот он тянется к ней губами. Она отталкивает его, убегает, хохочет. Ей нравится эта невинная игра. Ритм барабанов учащается, переходит в почти непрерывную дробь. Она бежит, быстрее, еще быстрее. Он нагоняет ее. Но в глазах, движениях — ни тени страха. И, действительно, догнав девушку, юноша смотрит на нее в смущении, не смеет прикоснуться. «Видели? Видели! — ликует девушка. Как хорошо жить в этом прекрасном мире! нет ни зла, ни горя, ни зависти, ни предательства».
Танец целомудрия…
Толпа с каждым движением девушки возбуждалась все больше и больше. Люди не знали этого танца, толковали его по-своему. Видели в нем не то, что в нем было, а то, что они хотели, что жаждали увидеть. Толпа пришла в экстатическое движение. Пение молитвы превратилось в бессвязный гул. Стоны и причитания слышались со всех сторон…
В начале танца старик был ошеломлен. Он бросил взгляд на одного младшего жреца, на другого. Лица их были бесстрастны. Старик стал исподволь наблюдать за людьми, заполнившими храм. Он хорошо знал танец целомудрия. И тем сильнее был потрясен невежеством толпы.
«О боги!» — мысленно восклицал он, и старческие слезы, слезы бессилия, огорчения и стыда за всех этих людей текли по его щекам. — «Видно, правда, пришло время обрушить вашу святую кару на этих скотов, готовых в угоду своей похоти сожрать друг друга, как дикие звери в джунглях! Не нужны мне их деньги, самый вид этих людей мне тяжек»…
Он забыл, что сам хотел довести их до экстаза, что дочь поступила вопреки его воле. Он помнил лишь одно: танец целомудрия, почитавшегося богами Индии как высшая святыня, вызвал у этих людей животные инстинкты. И старик считал это худшим из всех возможных святотатств. И он запел одну из самых почитаемых в Индии молитв о всеприсутствии Бога Начала Начал и о всепочитании его. Сначала никто не слушал старика. Но вот его поддержали два младших жреца, затем некоторые из молящихся. И вот уже почти все, стоя на коленях, отрезвев, очнувшись от охватившего их было безумия, пели молитву, повернувшись лицом к изваянию.
На следующий день еще большие толпы верующих продолжали благоговейно штурмовать храм. Старик заметно сдал. Он появлялся в храме лишь через каждые пять-шесть часов и, пробыв там час-другой, возвращался в хижину, отдыхал. Раза три он заходил в боковую пристройку к храму проведать Джайну. Но она спала, не просыпаясь, вот уже более полусуток. И постепенно гнев на дочь остывал в его душе.
«Все-таки чудо свершилось, — думал он, лежа в хижине на циновке. — И только благодаря ей — дочери Лейлы. О-хо, дочери Лейлы… А за ослушание я ее накажу — отдам в услужение Каррату. Очень уж он просит. И деньги большие предлагает. Пойдут ей в приданое… Отпущу ее на полгода — до следующего праздника Великого Бога»…
Джайна очнулась поздно вечером. В комнате было темно, и она долго лежала, глядела на чуть заметный квадрат окошка у самого потолка. В голове была блаженная пустота — ни мыслей, ни воспоминаний.
За окном послышался трубный рев. «Слонов привели, — подумала Джайна. — Для торжественной процессии в третий день праздника»… Она встала с циновок, ощупью нашла свои одежды, накинула их на себя и, открыв дверь, вышла из храма. Накрапывал мелкий дождь. То тут, то там черное полотно неба вспарывали кинжалы молний. Издали докатился первый удар в небесный барабан. неожиданно поднялся сильный ветер.
Джайна не без труда добралась до своей хижины. Она хотела уж было войти, как вдруг услышала чьи-то голоса сквозь неплотно прикрытые двери. Заглянув в щель, девушка увидела отца и незнакомого ей человека.
— Ты богатый купец, Каррат, — говорил отец. — Что ты торгуешься, как мелкий лавочник?
— Ты просишь слишком много, достопочтенный жрец, слишком много… В конце концов, твоя дочь — не принцесса, — отвечал незнакомец.
— Она тебе будет чай подавать в постель. И массаж делать. И танцевать для тебя будет… Ты видел, чтобы еще кто-нибудь так танцевал в наших местах?
— Так что — сделка? — купец протянул старику жирную короткопалую руку.
— Я от своей цены не отступлю, — мотая головой, бормотал старик. — Ты же должен понять — я отдаю тебе самое дорогое, что у меня есть на свете. На полгода лишаюсь любимой дочери!..
— Придется накинуть на твои родительские чувства! — со злой издевкой проговорил Каррат. — наживаетесь вы на мне, достопочтенный жрец!.. Ну да ладно, — чего не сделаешь из уважения к служителю Великого Бога!
И широкая ладонь купца будто всосала в себя сухонькую пятерню старика.
— Сделка! — сказал Каррат.
— Сделка, — вздохнул старик и уставился на двери невидящим взглядом.
«Сделка! — ужаснулась Джайна и метнулась прочь от хижины. — Продал! Отец продал! — бормотала она. — Продал! Продал! Продал!» Ноги сами несли ее мимо храма, вниз по тропинке, к Священной реке.
Не удержавшись на ногах, Джайна скатилась вниз по скользкой тропинке. Поднялась, вытерла грязь с лица и, спотыкаясь, падая, двинулась вперед, в темноту бурной ночи — куда-нибудь, куда угодно! Лишь бы подальше от того места горя и страха, где она чуть было не стала рабыней какого-то неизвестного ей человека…
