Отец и дочь с интересом вслушивались в резкие звуки чужого языка. Кауль покраснел, потупился. Суходрев привычно, не моргнув глазом, сглаживал острые углы. из его перевода следовало, что хотя мы и атеисты, но все же…
Он хорошо помнил, как во время одного из праздничных приемов Хрущев подошел к патриарху Алексию и громко, так чтобы слышали стоявшие кругом, вопросил: «Ты, поп, долго будешь морочить голову народу?» Патриарх Алексий, наместник Бога на земле, интеллигентнейший, образованнейший, мудрейший из смертных, с высоты своего могучего роста посмотрел на пигмея-обидчика, сдержал свой гнев, заставил себя улыбнуться. Повторил мысленно несколько раз: «не ведают, что творят». «Что он сказал?» — поинтересовался американский посол. Пока Суходрев обдумывал, как бы удачнее выйти из положения, перевод сделал посол Великобритании. И добавил:
— Кроме того, не так давно господин Первый секретарь лично обещал народу показать по телевидению последнего попа. Anger is a short madness. I wonder why he hates his clergy so mach.
У Хрущева на то были свои причины. В детстве он с мальчишками совершал набеги на сады богатеев. Попался на яблони священника. Батюшка собственноручно выпорол — по всем правилам, зрелой лозой — юного злоумышленника. При этом размеренно, четко приговаривал:
— Красть — грех, тяжкий грех. Не моги нарушать ни единой из десяти заповедей. Не моги!
После экзекуции отрок отлеживался долго. На всю жизнь воспылал ненавистью ко всем, кто в рясе и с крестом. Но, пожалуй, главным мотивом, вызывавшим периодические приступы бешеного атеизма у зрелого Хрущева, было то, что интуитивно он чувствовал: вождь партии и страны воинствующих безбожников, недоучившийся тифлисский семинарист, в глубине души верит в Бога. И хохол поддерживал самые дикие, самые нелепые планы и проекты богоборцев. Взорвать Храм Христа Спасителя, уничтожить Храм Василия Блаженного, вообще ликвидировать все эти «никчемные молельни, где дурят нищих духом и убогих». разошелся вовсю он, когда стал «нашим дорогим Никитой Сергеевичем». закрывались церковные приходы, монастыри, семинарии. Тысячи верующих за свои убеждения, за поклонение святым мощам бросались в лагеря. Осуществилась, наконец, его давняя мечта — была закрыта для миллионов паломников одна из древних православных святынь — Киево-Печерская Лавра. Наконец, священников избивают, на Патриарха совершается покушение.
— Что, по вашему мнению, означает смещение Карпова и назначение Куроедова? — задал теперь на том же приеме вопрос английский посол американскому.
— Карпов был человек Сталина, — ответил всезнающий янки при дворе короля Никиты. — И сам, по некоторым данным, в душе держал Бога. Потому у церкви своя оттепель была. А Куроедов, — он поджал уголки губ, глаза стали холодными, колючими, откровенный еретик.
— Сталин понимал, что русское православие — становой хребет России, британец сказал это с явным неодобрением. Помолчал с минуту, доверительно произнес: — разрушая его, этот мужик работает на нас.
Островитянин скосил глаза на стоявших невдалеке рослых парней в новеньких стандартных костюмчиках.
— Это пусть подслушивают, — заметив взгляд собеседника, успокоил его американец. — Отношение Хрущева к религии никогда не изменится. Как он недавно сам сказал в одной из своих многочисленных речей, «Горбатого могила исправит». А его утверждение насчет показа последнего попа по телевидению так же сбыточно, как и утверждение построить пресловутый коммунизм к восьмидесятому году.
— Если нам когда-нибудь и удастся разгромить их социальную систему, с безнадежной тоской в голосе произнес британец, — русское православие, попомните мое слово, останется вечным и неодолимым врагом Запада. И пока оно у них есть, русские останутся русскими…
Отдохнув после обеда с лидерами Индии, Хрущев вызвал Ильичева и Аджубея.
— Вот шифровка из Берлина от нашего посла в ГДР, — он бросил на стол несколько листков, прижал их кулаком. — Американцы удвоили свой военный контингент в Западном Берлине.
— Увеличили военный бюджет на шесть миллиардов долларов, — подсказал Эл Эф.
— Призвали четверть миллиона резервистов, — добавил Аджубей.
— Мы войны не хотим, но если они нам ее навяжут, — Хрущев пробежался по комнате, резко остановился перед Ильичевым, посмотрел ему грозно в глаза, — если нам ее навяжут, она будет!
— А что, если нам установить ядерные ракеты на Кубе? как бы между прочим подкинул идею Ильичев.
— Действительно, — поддержал Аджубей, — чем отличаются их ракеты в Турции от наших близ Флориды?
Хрущев молча быстро заходил вокруг стола. Наконец сел в кресло, улыбнулся:
— А что? В этом что-то есть. Подготовьте телеграмму в Москву. пусть военные все просчитают. Эта идея мне нравится.
Пришел посол Бенедиктов с докладом о готовящихся к подписанию документах. Сталинский выдвиженец дворянских кровей пришелся аристократическому Неру по душе. Он мастерски владел ситуацией, независимый нрав его вызывал уважение даже у взрывного кукурузника.
— Целая лавина приглашений со всех концов субконтинента, — сказал он, когда закончилось недолгое обсуждение, — документы были отработаны безукоризненно.
— Я здесь не на прогулке, — отрезал Хрущев. Почти тут же, смягчившись, спросил: — По-вашему, что-то заслуживает особого внимания?
— Керала, — сообщил Бенедиктов. — Единственный штат, где у власти находится коммунистическое правительство.
— Любопытно, — у Хрущева загорелись глаза. — Впервые слышу.
Он с укоризной посмотрел в сторону Ильичева и Аджубея, которые, пристроившись тут же в сторонке, сочиняли порученную депешу в Москву. Ильичев не стал разуверять шефа, не желая вызывать еще большее раздражение (на самом деле среди нескольких дюжин информационно-аналитических бумаг, подготовленных МИДом к визиту, была отдельная справка о «красной» Керале). Будучи искусным психологом и наторелым царедворцем, он почел за благо уйти от целого в детали.
— Керала, — удивительный штат! — воскликнул он, отрываясь от писания. — В Тривандруме был похоронен Васко да Гама. Правда, впоследствии его прах перевезли в Лиссабон. И еще по преданию одно из двенадцати еврейских племен, изгнанных из Палестины, пришло в Индию и осело в Керале. Там сохранилась одна из старейших в Азии синагог.
— Информация в самый раз для Лазаря Кагановича, — фыркнул Хрущев. Был бы он в нашей делегации, мы его туда с удовольствием бы направили.
Неприязнь между двумя лидерами была давняя. Началась она после того, как Хрущев принял у Кагановича, чьим выдвиженцем он был, московскую партийную организацию в тридцать пятом. Он находил ущербность во всем, что делал предшественник, а тот, в свою очередь, хаял исподтишка все действия «новой метлы». И, разумеется, оба публично, громогласно объявляли о своей нерушимой дружбе и о своих верноподданнических чувствах к вождю вождей.
— Батько Сталин! — клятвенно клялся Хрущев в конце тридцатых во время одного из ночных застолий на ближней даче кремлевского владыки в Кунцево. Мы готовы жизнь отдать за тебя, всех уничтожим!
