Лаура… Вьетконговка… Женщина… Человек…
… Он с трудом шел по реке, погрузившись в нее по пояс.
Река была черной. Ее поверхность зловеще блестела в закатных лучах солнца. Откуда-то появилась чайка. Она долго летела над самой головой Дайлинга и вдруг сильно клюнула его в лоб. «Какая злая птица, — подумал Роберт. — Ведь она метила прямо в глаз и я чудом увернулся». Чайка то и дело проносилась над ним, громко крича. На ее крики слетелось еще несколько птиц.
Они были жирные, летели тяжело, зло кричали. Каждая норовила клюнуть Дайлинга в голову. Он попытался было отпугнуть их взмахами рук. Но это лишь сильнее разозлило птиц. Тогда он попытался спастись от них, нырнув в воду. «Опять кровь, — подумал он, — густая, соленая, человеческая кровь». Течение стало заметно быстрее, река ширилась, ширилась. Дайлинг увидел, что его неотвратимо влечет к высокому порогу, который обрывался в безбрежное море…
Он хорошо помнил свой последний день в Сайгоне. Это был день всеобщего безумия и краха, день бегства и позора, последний день единственной войны, которую когда-либо проиграли его Соединенные Штаты. «Почему?» — мучился Дайлинг, пытаясь найти ответ на этот вопрос. И находил десятки ответов. И не мог найти того единственного, который мог бы его убедить, удовлетворить, заставить поверить в его истинность. Джерри считает, что мы проиграли потому, что вложили во вьетнамское предприятие мало денег. Может быть. Если все на свете измерять, как это делаем мы, деньгами.
Дайлинг не пил уже много дней ни глотка спиртного. Тем больнее и страшнее было видеть трезвым взглядом то, что происходило.
Ему казалось, что он никогда не доберется до порта Вунгтау. Там, на одном из самых дальних причалов его ждал вертолет с охраной. Ждал, чтобы переправить на надежный борт авианосца. Какой-то кретин из городской комендатуры вконец спутал всю систему пропусков, по которым военная полиция разрешала проезд автомобилей. Шпиономания достигла апогея: озверевшая солдатня разорвала на части генерала, который отказался предъявить им документы. В управлении контрразведки произошел взрыв, и ее сотрудники рыскали по городу в штатском, вылавливая всех, кто казался им хоть чем-то подозрительным. И вершила на месте суд скорый и неправый. Уголовники, переодевшись в армейскую форму, грабили богатые дома и магазины, останавливали автомобили со штатскими, отбирая у них драгоценности и валюту. Хаос охватил город. В разных концах его занимались пожары.
Автомобилем Дайлинга управлял морской пехотинец. Это был одноглазый верзила, который, то и дело похохатывая и смачно ругаясь, приговаривал: «Мы вас вмиг доставим на нашу надежную лодочку, ваше превосходительство». Рядом с ним сидели два южновьетнамских офицера. Они были вооружены автоматами и уже дважды за последние десять минут прокладывали машине путь огнем.
«Все ничего, — фаталистично думал Дайлинг. — Лишь бы водитель был не псих и не наркоман». Пригибая голову от посвистывавших то и дело пуль, Роберт мягко чертыхался. Рядом с ним сидел сопровождавший его штабной полковник. Он не кланялся пулям, молчал. Приглядевшись к его лицу, Роберт увидел, что тот плачет. Тяжелые слезы падали со щек на китель.
— Держите себя в руках, полковник, — сухо бросил Дайлинг.
— Я знаю, что надо уметь проигрывать, — зло ответил тот.
— И все же в голове моей не укладывается, как мы могли проиграть вот этим, — он ткнул пальцем в окно, за которым беспорядочно бежали южновьетнамские солдаты: то ли ловили очередного шпиона, то ли преследовали неудачливого дезертира. Дайлинг коснулся руки полковника, кивнул на сидевших впереди офицеров. Полковник смолк.
— Все это, к сожалению, более серьезно, чем вы думаете, — тихо сказал Роберт. — Мы не просто проиграли первую в нашей истории войну. Мы потеряли здесь частицу себя. очень существенную частицу.
— Что вы меня пугаете? — так же тихо возмутился полковник. — Я знаю, что это не начало конца. Однако, позор… позор жжет мне сердце. Вам, штатскому, этого никогда не понять.
— И позор — благо, если он на пользу.
Машина неожиданно остановилась, словно наткнулась на какое-то непреодолимое препятствие. Они уже были в порту. До нужного причала оставалось не более ста ярдов. Все это пространство было забито людьми, тащившими домашний скарб, чемоданы, узлы. Пришлось бросить машину. Одноглазый верзила, увлеченно работая огромными кулаками, быстро проложил путь сквозь толпу. Однако южновьетнамский майор, командовавший портовой ротой военной полиции, наотрез отказался пропустить Дайлинга к вертолету.
— Прошу показать документ, подтверждающий ваше право на этот «чоппер», — вежливо потребовал он.
— Какое право? — взорвался Дайлинг. — Какое, к чертовой матери, право?
— Майор, — одноглазый верзила схватил южновьетнамца за грудки, клянусь своим единственным глазом и формой, что на мне, дело чистое. Давай команду своим вонючим псам, чтобы разом нас пропустили.
Штабной полковник безразлично наблюдал за развертывавшейся на его глазах драмой. Майор что-то коротко сказал стоявшим рядом с ним солдатам, и те прикладами мгновенно сбили с ног одноглазого верзилу. тут же упал, сраженный шальной пулей, один из двух офицеров, приехавших с Дайлингом. Роберт подхватил автомат упавшего и дал предупредительную очередь в воздух. Майор уткнулся ненавидящим взглядом в Дайлинга, выкрикнул слова команды. И тогда Роберт выстрелил в упор в майора, и когда тот упал, обливаясь кровью, продолжал стрелять по его солдатам. Набежавшая было толпа отхлынула назад. Дайлинг, штабной полковник и одноглазый морской пехотинец, медленно пятясь и прижимаясь плечами друг к другу, достигли, наконец, вертолета. Скоро они приземлились на борту авианосца. Уже когда сидели за столом в офицерской кают-компании и выпили по двойному виски, Дайлинг заметил: — Чудом проскочили, а?
— На войне чудеса весьма редки, — сказал штабной полковник. — Вы видели, как эти «вояки» бросились наземь, когда вы дали предупредительную очередь? А когда вы… — он старался подыскать подходящее слово, но так и не найдя его, продолжал: — … шлепнули осла-майора и нескольких его помощников, у них и вовсе душа в пятки ушла. Разве это воины? Суррогат, дерьмо азиатское.
Полковник выпил еще виски, добавил: — Свои слова о том, что вы никогда не поймете нечто такое, что дано понять только нам, военным, беру назад. Готов пойти с вами в тыл любого врага. Сожалею, что открыл это для себя в последние минуты нашего совместного пребывания там, он махнул рукой в сторону берега.
— Люди, прожившие бок о бок десятки лет, зачастую ничего не знают толком друг о друге, — примирительно заметил Дайлинг. — Мы же провели вместе четыре, всего четыре месяца…
— Каждый из которых равен тысяче лет, — прервал его полковник. И устало закончил: — не может, не должно, не смеет случиться, чтобы эта война была поворотным пунктом в истории цивилизации. Ведь били же морду и другим? Русским, например.
— Что-то не припомню такого за последние десятилетия, безрадостно усмехнулся Дайлинг…
Теперь он плыл по морю, плыл на каком-то куске дерева.
