— Да, это будет новая общественная формация.
— Бэттер дэд, зэн рэд!
[6] — скандировала через минуту добрая половина зала. Многие сжимали над головой кулаки, лица искажались гримасами злобы. Картенев смотрел на топающий, улюлюкающий зал и видел такое родное, такое близкое лицо мамы. «Ты тоже воюешь, сынок. И в тебя тоже стреляют». Мама смотрела на него чуть грустно и чуть торжественно. Ветер развевал полы ее шинели, и было видно, что она пробита пулями и осколками.
— И кричите вы, господа — не кричите, сие от вас, увы, не зависит, стараясь перекрыть шум в зале, громко сказал в микрофон Виктор. — Никто вам ничего не собирается навязывать. Но часы истории не остановить. Много и в разные времена было всяческих попыток повернуть их ход вспять. Вспомните еще раз вторую мировую войну. Вспомните Сталинград. Лучшие сыны и дочери моего народа шли на смерть во имя будущей счастливой жизни. И если наши армии встретились на Эльбе как добрые со- юзники и друзья, то это был триумф разума, триумф здравого смысла.
Теперь его слушали со вниманием. В зале были и те, кто помнил Сталинград, помнил встречу н Эльбе, читал о них.
— Но если мы могли быть союзниками тогда, в битве против общего и злейшего врага — фашизма, то почему мы не можем хотя бы сосуществовать теперь? И не просто сосуществовать, но и вести совместный бой против врагов, которые являются общими для вас и для нас. Я имею в виду рак, нищету, голод.
У нас различные социально-экономические системы. Нас разъединяет пропасть предрассудков, взаимного незнания, недоверия. так неужели разумно рыть эту пропасть глубже? Так ведь можно и до всеобщего уничтожения дойти. на мой взгляд, куда мудрее и конструктивнее найти точки приложения общих усилий и ресурсов ради общего блага…
Не успел Эрнест, который председательствовал на вечере, объявить, что «начинается сессия вопросов и ответов», как в зале поднялось много рук.
— А правда, что из Москвы до Владивостока на поезде ехать больше семи дней и семи ночей? — спросил отутюженный блондинчик и, покраснев, сел.
— В какой части Советского Союза расположен Вьетнам? задавший этот вопрос плечистый парень в светлом спортивном костюме вышел в проход и, видимо, чтобы не терять времени на возвращение на свое место, уселся тут же в проходе на пол.
— Женятся добровольно или по партийному принуждению? женщина лет пятидесяти строго смотрела на Виктора и Аню…
Наконец вопросы иссякли. «Я могу отвечать?» — шепотом спросил Эрнеста Виктор. Тот поспешно кивнул, и Картенев небрежно придвинул к себе один из микрофонов. «Спокойно, спокойно, — в то же время мысленно приказывал он себе. — Самообладание и выдержка — вот что главное. Дирижеры этого провинциального Конкурса Любознательных хотят вывести тебя из равновесия. зачем же ты будешь делать им такой подарок? Спокойствие и еще раз спокойствие. И улыбочку, сэр, изобрази улыбочку, да пошире! Ага, примерно вот так!».
— Когда мы отправлялись сюда из Вашингтона, я предполагал, что вы очень мало знаете о моей стране. Но я не думал, что столь мало. И столь превратно. Хотя последнее обстоятельство я могу понять. Итак, по порядку. Да, от Москвы до Владивостока скорый поезд идет семь суток. А это значит, моя родина — самая большая страна в мире, и не скрою, мне приятно об этом сказать еще и еще раз. И не потому, что я хочу похвастаться — «Вон мы какие огромные, завидуйте! У нас все есть. А раз огромные и раз все есть, значит, мы сильные! Бойтесь нас!» — Нет, совсем по иной причине говорю об этом вам сегодня. В мире много пишут и спорят о загадочном феномене таинственной славянской душе. Чтобы хоть чуть-чуть приподнять завесу над этой «таинственностью», скажу — на мой взгляд, бескрайние просторы России во многом способствовали широте русского характера. А где широта — там и удаль. Там и доброта, и веселье, и бесстрашие. Там и мерка всему громадная — и счастью, и горю, и правде, и чести. И в дружбе мы до конца идем, и во вражде страшны и беспощадны.
Да, из Москвы до Владивостока поезд идет семь дней и семь ночей.
Теперь вопрос следующий: «В какой части Советского Союза расположен Вьетнам?». Я думаю, вряд ли имеет значение, что является его подоплекой элементарное невежество, безудержная жажда провокаций или не столь уж наивное желание сенсации. Пользуясь обильным присутствием прессы, почему бы не покуражиться над советским дипломатом. Жаль, что на этот вопрос не могут ответить тысячи и тысячи американских парней, сложивших свои головы в далеких вьетнамских джунглях. А десятки тысяч искалеченных, раненых. получивших увечья от своего же «оранжевого» облака — ох, как выразительно ответили бы они вам на любой вопрос, касающийся Вьетнама! Я видел их шествия у Капитолия и Белого Дома. Я мог бы на память процитировать надписи на плакатах, которые они несли, и лозунги, которые они скандировали…
В зале стояла такая тишина, что казалось, люди боятся шелохнуться, вздохнуть. Вдруг в одном из задних рядов резко встала девушка, девочка, почти ребенок — щупленькая, маленькая, с головой, покрытой золотистыми кудряшками.
— Браво, русский, все — правда, все точно так и есть. Или кто-нибудь может оспорить хоть единое его слово? У меня отец там, во Вьетнаме… И за что? За что?! — она захлебнулась в рыданиях, закрыв лицо ладонями.
Никто не повернулся на ее голос. Все продолжали сидеть, потупив глаза, в абсолютном молчании.
— Теперь о любви и партийном диктате. Моя жена может рассказать в подробностях о том собрании, на котором решалась наша судьба, — Виктор едва заметно улыбался, выжидательно смотрел на Аню.
— Как же, как же! Присутствующим здесь родителям будет особенно интересно об этом услышать, — поддержала его она, пытаясь отыскать взглядом женщину, задавшую вопрос. — Нас познакомили минут за пять до собрания. Потом часа полтора обсуждали достоинства и недостатки каждого из нас. Потом единодушно постановили: «Пара подходящая. А посему — быть ей образцово-показательной коммунистической семьей». Нас, разумеется, и не подумали спросить. Решили — и точка. Так это у нас делается. Вы спросите а любовь? А при чем тут любовь? Любовь — это буржуазный предрассудок. так вот и живем — сколько уже лет прошло. Выполняем решение собрания, крепим изо всех сил семью, ячейку государства.
— Надеюсь, вы понимаете, что это был всего лишь розыгрыш, заторопился Виктор, видя, что аудитория не принимает иронию Ани. Поверьте, нам трудно всерьез отвечать на подобные вопросы. Они звучат для нас фантастически нелепо. Извините.
«Неужели все молодые американцы такие нелюбопытные? думала Аня, пока Виктор отвечал на вопросы. — неужели все они так слепо верят тому, о чем пишут их газеты и трубят их телевидение и радио. Неужели их социальная активность мертва? Страшно. Это же своего рода атрофия вкуса к жизни. Модная западная болезнь, исток которой — пресыщение». Она вспомнила разговор с вице-ректором во время вечеринки на дому у одного из профессоров университета.
— Студенческая жизнь в университете зависит от того, что происходит в окружающей социальной среде, — сказал тогда вице-ректор, поглаживая галстук. — Знаете, как у океанских волн — бывает апогей девятой волны, а бывает и абсолютный штиль.
