На Ниммерфоле был старый тиковый китель, который особенно подчеркивал роскошь костюма Вестмайера. Последний был одет в новешенький коричневый фрак с пурпурной, расшитой шелками атласной жилеткой при коротких черных штанах с шелковыми белыми чулками и лаковыми ботинками с серебряными пряжками. Сбоку виднелась художественной работы рукоятка шпаги, по жилету шла золотая цепь с массой брелоков.
– Это кому вы делаете «во фронт»? – спросил Лахнер.
– Господину майору Кауницу! – ответил Вестмайер.
– Ну так твое счастье, что перед тобой только гренадер Лахнер, – ответил бывший «барон», – иначе майор притянул бы тебя к ответу, почему ты вздумал разыграть из себя штатского франта!
– Я ответил бы, – весело произнес Вестмайер, – что господин полковой командир разрешил мне бессрочный отпуск, но не потому только, – сказал он мне, – что мой дядя взялся за бесценок разбить ему сад перед домом, а только в награду за хорошее поведение.
– Привет вам, друзья!
Лахнер протянул Ниммерфолю и Вестмайеру руку и отпил из обошедшей круговую приветственной чаши. Сели к столу.
– Дружище! – сказал новопроизведенный фельдфебель. – По твоему лицу сразу видно, что тебя разжаловали из майоров в рядовые. Пей, брат, и тогда ты снова станешь весел и разговорчив! Ведь мы готовы лопнуть от любопытства!
– Товарищи, я с радостью посвятил бы вас в свою тайну, но не имею права говорить!
– Мы предполагали, что ты действовал так по приказанию высшего начальства.
– Если хочешь, это так и было. Я оказывал услуги очень важному лицу, и если сделанное мною будет оценено, то все вы вкусите от плодов моей работы!
– Но ты говоришь это с таким мрачным видом, будто и сам не веришь в благодарность!
– Ну положим, мы уже имеем самые реальные доказательства выгоды трудов Лахнера! Он заплатил по безнадежному счету барона Кауница самыми новенькими дукатами, и благодаря этому мы можем теперь пировать. Да здравствует Лахнер!
– Да здравствует Лахнер, который доказал, что гренадер – молодец и может пригодиться на какое-нибудь большое дело!
Все чокнулись. Лахнер молчаливо отпил из своего стакана. Ниммерфоль, внимательно посмотрев на него, сказал:
– Право же, Лахнер, ты мне совсем не нравишься. У тебя на сердце какое-то горе. Неужели тебе пришлось заплатить за маскарад ценою веселого расположения духа? В таком случае, чтобы черт побрал эту черную карету, которая увезла безвозвратно твое веселье, как увезла когда-то моего лучшего друга Плацля!
– Дорогой мой Ниммерфоль, – грустно ответил Лахнер, – то, что гнетет мое сердце, составляет мою собственную тайну, а потому я могу поделиться ею с вами. Да и не только могу, а даже должен, потому что, надеюсь, вы поможете мне исполнить мою обязанность!
– Так говори же скорее!
– В качестве барона и представителя одного из лучших родов Австрии я был принят в самом изысканном кругу. Там произошла неприятная история: один пруссак-барон осмелился нанести незаслуженное оскорбление даме. Дуэли, которая явилась следствием моего заступничества, не дали состояться. Но из-за этого неприятного обстоятельства я вступил в дружеские отношения с красивой, очаровательной, внешне и внутренне прелестной дамой. Ее муж, давно уже умерший, устроил так, что она после его смерти незаслуженно подверглась ряду обвинений. Ее вина осталась недоказанной, но и невиновность – тоже. А так как свет требует, чтобы на репутации женщины не лежало ни одного несмытого пятна, то он решил отвернуться от нее. Между тем существовал документ, которым можно было бы доказать ее полную невиновность. Но где искать этот документ, этого моя красавица не знала.
– Ого, но тут чистейшая романтика! – сказал Гаусвальд.
– Помните ли вы, – продолжал Лахнер, – ту ночь, когда нас арестовали после злосчастной серенады? Помните ли, как к нам в камеру привели незнакомца, который отозвал меня в сторону и долго говорил со мной?
– Да, да, – подхватил Гаусвальд, – когда мы выступали в поход, этого господина вели под конвоем, видимо, на расстрел!
– Так вот, этот господин дал мне поручение, очень странное и совершенно непонятное. Он говорил, что от исполнения поручения зависит честь невинно оклеветанной дамы. Ввиду того что мы на другой же день выступили в поход, я не мог тогда же взяться за исполнение поручения. Случаю угодно было, чтобы некоторое разъяснение загадки поручения незнакомца совпало с моим пребыванием в роли барона Кауница. И я узнал, что дама, о чести которой заботился незнакомец, и моя красавица – одно и то же лицо. Я деятельно принялся разыскивать документ и нашел тайник, в котором он спрятан. Я собирался достать его оттуда, но тут мне было приказано немедленно вернуться в казармы. Вот это-то и терзает меня. Я был так близок от исполнения заветной мечты, ради которой пожертвовал бы жизнью, и вдруг все пошло прахом.
– Послушай, Лахнер, – сказал Ниммерфоль, – дама, которой ты хочешь услужить, для нас стала священной, и мы готовы всеми силами помочь тебе. Но скажи, в чем может выразиться наша помощь?
– Я должен во что бы то ни стало овладеть спрятанным документом, и притом как можно скорее, а то и жизнь мне не в радость.
Кто-то торопливо постучал в дверь.
– Кто это может быть? – удивленно спросил Ниммерфоль.
– Может быть, Биндер?
– Вряд ли, он кончает свои занятия в канцелярии только в пять часов, а теперь еще четыре!
Стук повторился с удвоенной энергией. Ниммерфоль поспешил открыть. В комнату вбежал Биндер.
– Лахнер! – с ужасом крикнул он, заметив товарища. – Несчастный, спасайся!
– В чем дело? – испуганно спросили все, вскакивая со своих мест.
– Сейчас расскажу… Ох, задыхаюсь: я так бежал, чтобы поскорее известить вас… Еле-еле удалось придумать для поручика сказку, чтобы он отпустил меня раньше срока…
– Да не томи ты!
– Так вот, вместе с почтой пришло письмо на имя Левенвальда. Я по рассеянности сунул его на стол с полковой корреспонденцией, а адъютант, не рассмотрев конверта, вскрыл его. Он стал неистово ругаться, зачем я подложил письмо вместе с полковой корреспонденцией. Тогда я успокоил его: облатка отклеилась так удачно, что ее можно заклеить, и полковник ничего не узнает. Адъютант приказал мне сделать это, «чтобы нам обоим не попало», как сказал он. Вкладывая письмо, я обратил внимание, что там упоминается имя нашего Лахнера, поскорее пробежал его, и что же! Фельдмаршал Ласси предписывает Левенвальду «немедленно арестовать гренадера Лахнера и держать вплоть до дальнейших распоряжений под строжайшим надзором, не позволяя ему сообщаться с внешним миром». Я отпросился под вымышленным предлогом и кинулся сюда, чтобы предупредить Ниммерфоля: я думал, что ты, Лахнер, все еще живешь в гостинице, и вдруг вижу, что ты здесь… Господи, ведь теперь тебе ничем и помочь нельзя! А все твои дурацкие затеи! Что ты натворил?
– Биндер, – взволнованно сказал Лахнер, – клянусь тебе всем святым, что я согласился на этот маскарад только из чистейшего патриотизма, по желанию высокого лица, стоящего у кормила власти. За удачное выполнение навязанной роли мне была обещана награда, и я думал воспользоваться своим преимущественным положением только для того, чтобы заставить вновь расследовать ту таинственную историю, благодаря которой мы попали в солдаты и лишены возможности выслужиться. Свое дело я сделал, и сделал, не хвастаясь, лучше, чем ожидало то лицо, которому это было нужно. И что же, вместо награды меня приказывают арестовать как преступника? Я ничего не понимаю! Я не могу поверить, что меня так предательски толкают в петлю после того, как воспользовались мною…
