– А я так отлично понимаю, – с негодованием вскрикнул Вестмайер, – тебя из личных целей впутали в грязную историю, а когда настал час расплаты, то, чтобы отделаться от обещанной благодарности, суют в петлю.
– Как бы там ни было, – продолжал Лахнер, – мне все это остается совершенно непонятным. Очень может быть, что мой арест устраивается просто для того, чтобы дать мне незаметно исчезнуть, и что мне ровно ничего не грозит. Но все-таки, в силу рассказанного мною вам, братцы, я не могу идти на такой риск. Сегодня я во что бы то ни стало должен оказаться на свободе, а завтра… ну, завтра пусть меня хоть казнят. Но сегодня я должен довершить начатое.
– Тогда ты должен сейчас же уйти из казармы.
– Разумеется, – заметил Биндер. – Левенвальд может вернуться с минуты на минуту, и тогда – фью!
– Но ведь адъютант Гартингер тоже прочел это предписание, так он может принять меры?
– Полно, брат, – ответил Биндер, – Гартингер ничего не предпримет, так как это выдало бы, что он прочел секретное письмо, адресованное его командиру. Ведь и Ласси заканчивает свое послание следующими словами: «Вообще в высшей степени недоволен Вами». Ну а если Левенвальд узнает, что адъютанту известно, как фельдмаршал оценивает его деятельность, то ведь командир его со свету сживет!
– Значит, я могу рискнуть обратиться к ротному с просьбой об отпуске до утра?
– Попытайся, иного пути я не вижу.
– Вестмайер, ты должен идти со мной!
– С удовольствием, тем более что благодаря дяде я в фаворе у начальства, и мое заступничество…
– Боже тебя упаси! – воскликнул Лахнер. – Ты только замешаешься в эту кашу! Нет, с начальством я сам как-нибудь сговорюсь, а ты должен помочь мне раздобыть другое платье.
– Ну так пойдем!
– Прощайте, друзья мои!
– До свидания, Лахнер, счастливо!
Лахнер, узнав от вестового, что ротный командир у себя дома, направился туда и велел доложить о себе.
– Что за черт! – обрушился на него ротный. – Не успел прийти из отпуска, как опять хочешь гулять? Какая-нибудь любовная история? Да что за дьявол, наконец? У кого ты служишь: у отечества или у своей любовницы?
– Осмелюсь доложить! – ответил Лахнер. – Я забыл у родственников, у которых гостил в отпуске, свое белье. При этом шкаф, куда я его положил, незаперт, и белье может пропасть. А белье-то казенное, мне грозит жестокое наказание…
– Вранье! – категорически отрезал ротный. – Чтобы больше этого не было! – с этими словами фон Агатон, в сущности добрейший человек, схватил карандаш и нацарапал на обрывке бумаги пропуск. – Ну, сколько времени тебе надо на розыски белья?
– Да, я просил бы отпустить меня до утренней зори…
– Так и есть! Отправишься со своей милой на музыку и будешь трепать казенные сапоги! Черти! Лодыри! Дармоеды!
Как раз в тот момент, когда ротный собирался вписать срок отпуска в пропуск, к нему пришел другой офицер, заговоривший о служебных делах. Этот разговор продолжался добрых четверть часа. Как печально отразилась на судьбе Лахнера эта задержка, читатель увидит из следующей главы.
III. Жаркая ночка
Выйдя из квартиры ротного командира, Лахнер встретил Вестмайера, который с лихорадочным нетерпением поджидал его.
– Ну что замешкался? – шепнул он ему. – Пропуск получен?
Лахнер кивнул.
– Боюсь только, что он будет тебе ни к чему. Пять минут тому назад вернулся полковник Левенвальд, и только что у ворот произошло какое-то движение.
– Поспешим, может, еще не все пропало!
Оба гренадера поспешили к воротам. Было очень темно, так как весь горизонт обложили густые облака, и уже начинал падать снег, грозивший перейти в снежную бурю. Сердца друзей болезненно сжались, когда они увидели, что ворота уже закрыты, между тем как обыкновенно они запирались только после вечерней зори. Мало того, вместо одного часового у ворот стоял целый патруль.
– Знаешь что, брат, – сказал Вестмайер, – лучше я сначала попытаюсь пройти. Судя по всему, кого-то стерегут, так надо узнать сначала, откуда ветер дует!
– Хорошо, попытайся!
Через минуту Вестмайер вернулся и заявил:
– Плохо дело! Отдан приказ не пропускать абсолютно никого. Меня не пустили, несмотря на мое штатское платье…
– Значит, мое дело проиграно, – сказал Лахнер, поникнув головой.
– Да, вероятно, тебя уже ищут, в казармы возвращаться нельзя. Пойдем к Ниммерфолю.
– Зачем? Не все ли теперь равно?..
– А затем, дурья голова, что окно комнаты Ниммерфоля выходит на пустырь, через который ты можешь бежать!
– Вестмайер! Ты возвращаешь мне жизнь!
Они поспешили к комнате Ниммерфоля.
– Как, вы еще здесь? – встретили их Ниммерфоль, Биндер и Гаусвальд. – А мы думали, что вы уже давно задали лататы, и пропустили не один стаканчик за ваше здоровье.
– Лахнер должен бежать через это окно!
– Но ведь его увидят!
– Нет. Уже теперь довольно темно, а через полчаса стемнеет окончательно.
– Разве ротный отказал в пропуске?
– Нет, но вернулся полковой командир и приказал никого не пропускать.
– Гм! Видно, я уже достаточное время побыл фельдфебелем!
– Ниммерфоль, ты затрудняешься оказать мне услугу, от которой зависит вся моя жизнь?
– Да не затрудняюсь я, а просто досадую. Ну что за черт! Я уже два раза бывал фельдфебелем, но каждый раз не долее как на двое суток.
– Ниммерфоль, пойми, дело идет не обо мне! – воскликнул Лахнер. – Все равно, я безвозвратно пропал. Но даже умереть спокойно я не могу, раз сознаю, что не исполнил своего нравственного долга…
– Лахнер! – произнес Биндер. – Ты говоришь так, словно делаешь завещание!
– Лахнер, – сказал Ниммерфоль, – ты не пропал, это говорит мне предчувствие, которое никогда не обманывало меня. Мы с тобой родились для чего-нибудь большого. Однако соловья баснями не кормят, надо делать дело – спасать товарища.
– Гаусвальду и Биндеру следует вернуться в казарму, они обязательно должны оказаться на местах, если будут делать перекличку!
– Да, ты прав, Лахнер, а то Талер, например, знает, что мы всегда держимся вместе, – сказал Ниммерфоль.
– Хорошо бы, если бы ты, Ниммерфоль, тоже ушел отсюда и запер дверь снаружи, – вставил Вестмайер, – я же останусь здесь с Лахнером.
– Ладно, так и сделаем. Что ж, до свидания, милый Лахнер! Да будет с тобой Всевышний!
– Ниммерфоль, – крикнул ему вдогонку Лахнер, – если тебя потянут к ответу, то ты утверждай, будто и знать ничего не знаешь!
Все ушли, оставив Лахнера с Вестмайером. Последний подошел к товарищу и флегматично уставился на него.
