– Это ничего, – сказал паж, – я могу узнать у швейцара.
– Не надо. Дай мне шляпу! Я сам спрошу уходя.
– Пожалуйте. Ну а чертеж вы возьмете с собой, ваша милость?
– Нет, скажи графине, что я оставляю его ей на память.
Гренадер надел шляпу и в сопровождении пажа отправился к выходу.
Швейцар выскочил совсем заспанный.
– Сколько времени? – спросил его Лахнер.
Швейцар с готовностью вытащил из кармана часы, но оказалось, что и они тоже стояли.
– Это ничего, – сказал швейцар, – у меня в швейцарской имеются стенные часы, я сейчас посмотрю.
– Пожалуйста!
Швейцар ушел, но вернулся, разводя руками.
– Что за чудо! Никогда не забывал, а тут вот забыл вовремя поднять гири, и эти часы тоже стоят.
– А сколько теперь может быть времени? Десять есть уже?
– Десять? Не думаю, нет, еще далеко до десяти. Лахнер достал дукат и кинул его на стол, сказав:
– Это вам обоим.
Затем, провожаемый благодарственными пожеланиями пажа и швейцара, он вышел на улицу.
Было очень холодно, а наш герой не имел на себе ничего, кроме фрака, и холодный ветер пробирал его до костей. Но он не задумываясь пустился в далекий путь к дому Эмилии, чтобы передать ей важные бумаги. Не все ли равно? Ну простудится, ну заболеет. Ведь отныне едва ли в его жизни будет что-нибудь, ради чего стоит жить!
Он пошел как можно быстрее, чтобы согреться ходьбой. Его удивляло, что улицы были совершенно пусты, словно город вымер сегодня. И темно как! Впрочем, это понятно: город экономит на освещении и не зажигает фонарей, когда светит луна. Но вот что странно: почему и окна тоже темные? С каких это пор венцы стали ложиться с петухами?
Вдруг на далекой колокольне пробило три четверти. Но которого часа? Без четверти десять или уже одиннадцать?
Наконец-то ему встретились люди! Он увидал трех носильщиков с носилками, которые в те времена заменяли венцам извозчичий экипаж.
– Слушайте-ка, ребята, – обратился к носильщикам Лахнер, – сейчас пробило три четверти, вы слышали? Так сколько времени?
Один из носильщиков с угрюмой иронией посмотрел на говорившего и ответил:
– Ничего я не слыхал, да и к чему мне слушать. У меня имеются голова на плечах и часы в кармане.
«Я совсем с ума сошел! – подумал Лахнер. – Ведь у меня даже двое часов. Вестмайер еще говорил, что это последняя мода, и просил не потерять, а то ему достанется от дяди».
Он сунулся в карман – часов не было!
– Досадно! – буркнул он. – Очевидно, Аврора сняла их с меня, чтобы я во сне не раздавил. Неуместная заботливость! Ну да придется самому Вестмайеру идти к ней, потому что уж я-то туда больше ни ногой.
– Так как же, ваша милость, доставить вас домой? – спросил один из носильщиков.
– Сначала скажите, сколько времени.
– Если не пожалеете монетки на чай, так скажем!
– На, получай!
– Спасибо, ваша милость! Эге-ге! Если часы действительно били на колокольне, а не в голове охмелевшего господина, так они здорово отстают. Теперь минутка в минутку четыре часа утра!
– Что? Утра?
– Да конечно не дня. Или ваша милость даже не видите, что теперь темно!
– Но твои часы врут, этого быть не может!
– Что вы, ваша милость! Рассудите сами: в три часа закрываются все танцульки. Мы дежурили на Мельгрубе до четверти четвертого и, взяв запоздавшего танцора, отнесли его на Шотгенбастей. Это немалая дорога. Меньше четырех и быть не может. Так наймете нас или нет?
Лахнер стал быстро соображать.
«Разумеется, – подумал он, – следует воспользоваться носилками. Я слаб, еле держусь на ногах, могу и не дойти до дома Эмилии. А то еще, чего доброго, патруль заподозрит во мне мошенника и арестует меня».
– Так вот, ребята, – обратился он к носильщикам, – снесите-ка меня к Евзиевой горе.
– Ничего себе! – присвистнул один из носильщиков. – Да ведь это страшная даль! Ты выдюжишь, Фриц?
– Если господин хорошо заплатит, то почему бы и нет.
– Десять гульденов довольно?
– А куда именно вам нужно?
– К дому баронессы фон Витхан.
– Да ведь это на краю света, ваша милость! Нет, нет, заплатите пятнадцать гульденов, и тогда мы живо доставим вас.
– Согласен, получите пятнадцать, но только несите как можно скорее.
Лахнер сел в носилки и отправился в путь.
«Я спал как сурок! – думал он. – Семь часов! Да, путного для меня выйдет мало. Проклятый ужин! И черт дернул меня остаться! Где у меня документы? Ах да, здесь, на груди. А может быть, здесь ничего и нет? Может быть, мне все это так кажется?
Он достал из-за пазухи бумаги и понюхал их. От них пахло смесью муксуса и кедра. Лахнер успокоился: он подметил этот запах еще тогда, когда в восхищении целовал спасительный документ.
Он сунул бумаги в боковой карман фрака и закрыл глаза – им опять начинала овладевать полубредовая дремота. Действительность фантастически перемешивалась с грезовыми картинами и, словно в волшебном фонаре, перед закрытыми глазами проходил ряд образов, как знакомых, так и совершенно неведомых…
Вот Эмилия, растерзанная, окровавленная, вся в синяках. Она судорожно мечется по небольшой площадке около пропасти, спасаясь от преследования какой-то большой полуптицы, пол у женщины. Да это вовсе не птица! Это – гарпия с лицом Аглаи Левенвальд. Но кто это идет покачиваясь. Боже, да это сам Левенвальд с Авророй. Они обнимаются, целуются, потом с хохотом начинают бросать превратившуюся в мяч Эмилию друг другу, так что Эмилия чуть-чуть не слетает в пропасть… Вдруг у Левенвальда начинает вытягиваться шея, и голова с большими злобно вытаращенными глазами лезет прямо к лицу Лахнера. Левенвальд, видимо, страшно взбешен, так что не может выговорить ни слова и только свирепо вращает глазами. Его шея становится все длиннее и тоньше… Вдруг она разрывается, и голова летит прямо на Лахнера, сшибает его, увлекает куда-то. «Осторожно! Я выпаду их носилок!» – хочет крикнуть ему Лахнер, но язык не повинуется. Вдруг, словно только что увидев его, на него бросается Аглая, Аврора и еще десяток каких-то толстенных женщин наваливаются на него так, что у Лахнера не хватает дыхания; он силится оттолкнуть их, но сознание и силы оставляют его. Долго крутится он во тьме. Вдруг из этой тьмы высовывается чья-то нежная белая ручка, сильно хватает за плечо, трясет, и грубый голос кричит:
– Проснитесь, ваша милость, приехали!
Лахнер вскочил, открыл заспанные глаза и увидел, что носилки остановились перед домом Эмилии. Это сразу возвратило ему сознание. Он на месте! Слава богу!
