– На основании дискреционного права председателя объявляю подсудимому, что его ходатайство отклонено, – произнес председатель. – Предлагаю суду приступить к вынесению приговора. Господа судьи! Еще раз напоминаю вам, что вы должны высказывать свое мнение о виновности или невиновности обвиняемого только по внутреннему убеждению, не давая себя увлекать чувствам злобы или дружбы, симпатии или ненависти. При этом не следует забывать, что от вашего решения будет зависеть то, что составляет наивысшее богатство человека на Земле, а именно – жизнь, честь и свобода обвиняемого. С другой стороны, нельзя забывать и то, то всякая сентиментальность, всякое милосердие, не основанное на внутреннем убеждении в невиновности подсудимого, явились бы преступлением против долга, нарушением нашей военной присяги. Итак, суд приступает к вынесению приговора! Стража, выведите обвиняемого!
Двое часовых повели Лахнера к дверям.
В этот момент Левенвальд, который все время надеялся, что Лахнер выкажет растерянность, слабость, подскочил к подсудимому и, остановив его в самых дверях, произнес:
– Хотя приговор еще и не вынесен, но я говорил с членами суда раньше и знаю их настроение. Могу успокоить подсудимого: к расстрелу его не приговорят. Нет, разве это было бы возможно? Разве собаки стоят пороха и свинца? К повешению, голубчик, к повешению! Вот к чему тебя приговорят!
Левенвальд рассчитывал, что это заявление сломит твердость Лахнера, нанесет ему болезненную рану. Но тот только грустно взглянул на него и сказал:
– Граф Левенвальд, лежачего не бьют! Да и не все ли равно, от чего умереть?
Это до такой степени взбесило Левенвальда, что он крикнул:
– Только негодяй не дрожит перед виселицей! Положим, ты должен был знать, что иная смерть тебя все равно не постигнет.
– Граф Левенвальд! – все так же почтительно, грустно и спокойно возразил Лахнер. – Я полагаюсь на Божеское и человеческое правосудие, и если последнее запоздает, а первого на мою долю не достанется, то я сумею умереть, как подобает мужчине. Я понимаю ваш гнев и жалею о том, что должен обмануть человека, которого от души уважаю. Увы, я – орудие в чужих руках!
– Фразы! – холодно кинул ему Левенвальд и, отвернувшись, возвратился на свое место.
Лахнера вывели. Председатель приступил к опросу членов суда, начиная с низшего по чину. Таковым был рядовой Петр Штрунк, только что зачисленный в гренадерский императрицы Марии-Терезии полк.
– Рядовой Петр Штрунк, считаешь ли виновным подсудимого?
– Ну да… то есть… конечно.
– Надо выражаться вполне определенно!
– Возможно, что и виноват.
– Значит, ты сомневаешься в действительности обвинения?
– Ой, как можно!
– Если ты не сомневаешься, то должен считать его виновным.
– О господи, вы бы, господин полковник, сразу сказали, что я должен считать его виновным.
Председатель разъяснил, что Штрунк не понял его.
Это совсем испортило дело: Штрунк отказывался высказать свое мнение, говоря, что «господа офицеры» лучше его знают. В конце концов и с большим трудом председателю удалось вынудить его ответить: «Да, виновен!»
Тогда председатель обратился к другому рядовому.
– Рядовой Теодор Гаусвальд, считаешь ли ты обвиняемого Лахнера виновным?
– Нет, – твердо ответил Гаусвальд.
Все члены суда удивленно поглядели на солдата, а председатель обменялся с прокурором недовольным взглядом. Хотя для приговора требовалось простое большинство, которое было обеспечено, но предстояла еще конфирмация
[35] приговора, а, по установившемуся обычаю, императрица как шеф полка и император как верховный главнокомандующий неизменно заменяли смертную казнь пожизненным заключением в крепости, если находились голоса, высказывавшиеся за невиновность. Между тем в конфиденциальной бумаге военного министра настоятельно обращалось внимание председателя на то, что виновность должна быть доказана.
– Надо разделить обвинение, по частям мы приведем его к чему-нибудь! – шепнул прокурор председателю.
– Значит, ты считаешь его невиновным? – снова обратился последний к Гаусвальду. – Но обвинение содержит несколько пунктов. Лахнера обвиняют, например, в дезертирстве. По-твоему, он в этом невиновен?
– Нет, у него было отпускное свидетельство, подписанное ротным командиром. Кроме того, он добровольно вернулся обратно.
– Из всего количества дезертиров австрийской армии около четверти после скитаний возвращаются обратно. Это смягчает их участь, но их все-таки судят и осуждают.
– Но не в том случае, если у них имеется отпускное свидетельство!
– Полковой командир окликнул подсудимого и приказал ему остановиться.
– Да, но осталось недоказанным, слышал ли Лахнер этот оклик. Сам господин прокурор заявил, что этот пункт обвинения небесспорен. Поэтому я считаю его невиновным в дезертирстве.
– Рядовой Лахнер обвиняется, кроме того, в нарушении присяги и в покушении на ниспровержение существующего строя. В этом он, конечно, виновен?
– Нет, и в этом он невиновен. Ни в предварительном, ни в судебном следствии нет бесспорных доказательств вины подсудимого. Господин председатель говорил нам, что мы должны быть осторожны в вопросе, который касается жизни, чести и свободы подсудимого. Осторожность в том и заключается, чтобы не осуждать без бесспорных улик.
– Наверное, подсудимый – твой друг, а потому ты и защищаешь его? – спросил прокурор.
– Нет, господин прокурор, – все так же твердо и уверенно ответил Гаусвальд, – совсем наоборот: только потому Лахнер принадлежит к числу моих друзей, что я могу защищать его от позорящих его честь обвинений, что я знаю, насколько он неспособен совершить что-нибудь нечестное.
Прокурор поднялся с места.
– Господа судьи, – сказал он, – ввиду того, что рядовой Гаусвальд сам сознался в дружбе с подсудимым, я не усматриваю в нем того беспристрастия, которое необходимо для судьи. Кроме того, позволю себе напомнить вам последнее слово подсудимого, в котором Лахнер сказал: «Меня даже не спрашивают, как я мог совершить все это один, без соучастников». Значит, соучастники были, а горячая защита Гаусвальдом Лахнера вызывает подозрение, не был ли он его сообщником. Поэтому я требую немедленного ареста Гаусвальда по обвинению в соучастии!
Несмотря на сознание, какую комедию представляет собой этот позорный суд, несмотря на нарушение элементарных требований истинного правосудия с самого начала процесса, при этом заявлении члены суда смущенно потупились, а председатель шепнул прокурору:
– Слушайте, но ведь перед самым бегством Лахнера в казармах с целью отыскания его была проведена перекличка, и все оказались на местах! Какое же здесь соучастие?
