Воспользовавшись случаем, я заглянула в «гениальные каракули».
— Это же его бесценные рукописи! Ой, «Крошка Цахес»! — восторженно взвизгнула я, разобрав на немецком имя злокозненного карлика, гадкого альрауна.
[17]
— А я вам говорю же, ма-ку-ла-тура. Бесценные рукописи, как же! Заберите с собой, если так нравится, весь стол завален этим барахлом, мне уже спать негде, — снисходительно выдал хозяйский кот, покрутив своей жирной задницей, спихивая на пол лежащие с края листы и приминая оставшиеся бумаги на столе, чтобы улечься поудобней.
Вот жирный нахал! Если бы Гофман не любил так этого толстого негодяя, судя по «Житейским воззрениям» и словам его современников, я бы охотно дала коту под зад. И это тот редкий случай, когда агент 013 мне бы даже поаплодировал…
— Это его дурацкая автобиография, написанная под чужим именем, — продолжал котяра, яростно вцепившись зубами в свой бок в попытке загрызть надоедливую блоху. — Есть! Думал сбежать от самого Мурра, презренный кровосос?! Я бы на месте его издателя и связки сарделек за все эти бумажки не дал…
— По сюжету романа о тебе ты сам пишешь его и как раз на листах автобиографии Иоганнеса Крейслера, капельмейстера, учителя музыки и композитора, под которым Гофман подразумевал себя. Ну вот же, это страницы рассказа Крейслера во дворце у князя, на празднике, где он впервые повстречался с Юлией. А вот эта потрясающая сцена в парке, когда он, рассердившись, выбросил свою гитару, а Юлия ее нашла и своей игрой на ней и пением возбудила любовь в его сердце…
Я глубоко вздохнула и повернулась к насупленному агенту 013:
— Когда я читала тебе про Мурра, мне казалось, что он похож на тебя: «О Мурр, божественный Мурр, величайший гений нашего достославного кошачьего рода!» А теперь, видя вас рядом, понимаю насколько ты выше этого неблагодарного толстопуза. Цени, Пусик!
— Ценю! Хоть и не помню, чтобы ты когда-нибудь кого-нибудь цитировала, девочка, — разомлел Профессор. — Я думал, ты забываешь прочитанное, как только переходишь на следующую строчку.
Вот маленькая усатая язва. Тем не менее я невольно зарделась от редкой похвалы и с трудом удержалась от того, чтобы его не потискать! Все-таки мы на службе.
Пока кот с Алексом экстренно совещались, что делать дальше, Мурр закусил очередной блохой. Да это скорее «Повелитель блох», чем тот самый Мурр. В романе Гофмана он хоть и любит себя, но все же умный энтузиаст со светлой душой. Может, все-таки удастся его пристыдить…
— Неужели ты совершенно не беспокоишься о своем хозяине? По свидетельствам многих его друзей и знакомых, он тебя буквально обожал, а над твоим смертным одром рыдал, как… — я осеклась, но уже не могла не закончить, — когда ты умирал, он ходил как убитый, как будто при смерти находился его близкий родственник, а не просто толстый кот!
— Ффр-р, глупости, я никогда не умру, у меня девять жизней! Как я устал вас слушать, выметайтесь отсюда живо, иначе я такой вопль выдам, сразу захотите в Баден-Баден…
— Почему в Баден-Баден? — не могла не спросить я.
— Лечить нервную болезнь, которую я вам обеспечу, несносные людишки.
Нахал с трудом задрал голову, начав истошно и пронзительно выть, меняя тембр и силу голоса, то отрывисто и по кругу, как пожарная сирена, а то и удлиняя вой, как сигнал воздушной бомбардировки. Жутко-о, аж до мурашек по коже…
— Сейчас прибегут соседи. Или начнут стучать в стены, — запаниковала я, льстиво улыбаясь. — Ну, Мур-рчик, хватит уже. Смотри, ты не доел свою сметанку!
— Что ты с ним церемонишься?! Лапы за спину, два пинка по почкам и допрос с пристрастием — вот все, что его ждет! — вмешался агент 013, бросаясь на опешившего жирдяя. Пять секунд — и тот был скручен, уложен мордой в лужу сметаны и придушенно молил о пощаде. — Колись, волчара позорный! Что знаешь о похищении Гофмана, куда его увели, кто за этим стоит?!
Командор лишь восхищенно присвистнул. Я была с ним абсолютно согласна. Одно удовольствие смотреть со стороны, как работают профессионалы. Но я тоже не сидела без дела и пару раз от души шлепнула Мурра зонтиком по соблазнительно пушистой попе! Надо же было помочь напарнику, хоть моя зарплата и меньше, чем у кота, но я привыкла ее отрабатывать. Несчастный мигом растерял все свое достоинство…
— Я сам давно собирался уйти от этого горе-романтика, у которого копченый окорок появляется раз в году, на Рождество, да и то если год был удачным, — гнусаво изливался толстяк, давя на жалость. — Но я невиновен! Я ни в чем не участвовал! Вы ничего не докаж…
— Вот кто тут первый филистер. — Отбросив зонтик, я сердито ткнула Мурра пальцем в розовый нос.
Он возмущенно цапнул меня за руку, ухитрившись на секунду вывернуться из лап Профессора, тот перехватил его поудобней. Увидев кровь, я поспешно сунула палец в рот. Ну и манеры у этого кошака, а Гофман еще изображает его изысканной утонченной натурой. Розовые очки он носил, что ли? Так сильно любить этого противного жиртреста…
— Это же твой хозяин, который воспел тебя, обессмертил! Может, ты и вправду в сговоре с крысами? Отпусти его, агент 013, он от нас не уйдет. А ты говори, отступник!
Освобожденный Мурр уселся подальше от Профессора и со страдальческим видом подвигал плечами, проверяя, все ли суставы на месте.
— И сдался вам мой хозяин? Что до меня, так я только рад свободе и тому, что больше не услышу его бормотания: «Милый Мурр, какой у тебя чудный-чудный хвостик, а не пора ли нам почистить эти прелестные ушки?» Ненавижу-у…
— Все хозяева кошек одинаковы, — растроганно признала я, бросив контрольный взгляд на уши Профессора, он заметил и, смерив меня неприступным взглядом, прикрыл их лапками.
— Да, я признаю, что его утащили крысы. И в этом нет моей вины, он сам нарывался…
— Но ты им не помешал! — Я вновь обратила свой гнев на Мурра и не удержалась, чтобы не дать ему в нос повторно. Палец, кстати отдернула вовремя…
— Не надо быть такой злопамятной, фройляйн, — огрызнулся кот, мрачно потирая носопырку. — Что я мог в одиночку?! Их было слишком много, они бы и меня тогда утащили, а я еще не дописал книгу всей моей жизни! Ладно-ладно, — скривился он под моим презрительным взглядом, — я не пишу книг… Но в душе я поэт и восприимчив, как все поэты, а их отвратительный король просто-таки поверг меня в трепет и омерзение! Все мои члены сковало ужасом, как выразился бы писака, с которым я делил сей кров.
Кажется, этот бахвал опять пытается представить себя лучше, чем он есть, да еще взывает к состраданию. Но, несмотря на несносный характер и предательскую натуру, все-таки Мурр был немцем, и свойственная его нации сентиментальность в нем возобладала.
