— У меня есть договора! — В глазах дьявола тлела глубоко прочувствованная злость.
— Они ничего теперь не стоят. Эти рабы божьи освободились, когда посмеялись над тобой. Тот, кто смешон, тот не страшен.
— Но в мой кабинет не было доступа никому!
— Только не священнику.
— Но у вас не было священника, я проверял! — И тут до дьявола дошло, и он поднял и вперил в Бэса потрясенный и исполненный ненависти взгляд.
— Да, я священник Базы, назначенный шефом, когда он еще официально занимал эту должность и имел право утвердить это назначение.
— Истинная правда, — торжественно подтвердил наш гном в каталке и костюме английского посла, которого играл в пьесе.
— Это ты освятил воду? — Дьявол не сводил лютого взгляда с Бэса.
— Да, я, — гордо ответствовал наш египетский батюшка.
— Он приходит в себя! — вдруг закричал кто-то из толпы, окружившей Брандакрыса.
Я успела краем глаза заметить, что и к нему снисходит мерцающее облачко-душа, (оказывается, даже этот камикадзе ухитрился ее заложить), он пришел в чувство!
— В таком случае вы мне больше не нужны. Теперь я сам не хочу вами править. — Нечистый явно пытался сохранить достоинство, и тут он сделал это роковое заявление: — Я ухожу, но не один. Одну душу все же прихвачу. Его! Алекса! Самую чистую и невинную! В обмен на все ваши.
— А за что, если она невинная?! — возмутился агент 013.
— Душу солдата всегда есть за что, — сказал яростно дьявол и вытянул руку в сторону недовольно хмурящегося от такого расклада командора.
— Забери лучше мою! — взмолилась я, почти теряя сознание от страха, глядя, как из груди Алекса вылетает золотое облачко, такое же, как входили пять минут назад в наших душепродавцев. В тот же миг он бесчувственный упал мне на руки. Кот с горестью на мордочке подскочил и помог мне удержать его.
— Не надо, твою я уже не хочу, как и тебя саму, предательница! Если пожелаешь вернуть своего мужа, всегда найдешь нас с ним в аду.
— Неужели мне спускаться за любимым в ад… Я готова! — наивно всхлипнула я. — А как туда добраться?
Но дьявол меня не слышал, по его исказившемуся в гневе лицу стало видно, что что-то вдруг пошло не так. Душа командора сияла всеми оттенками золота и никак не давалась в когти нечистому…
— Как?! Идиот, ты что, за столько времени не сумел сделать ее достойной ада?! — внезапно вскричал он, в изумлении воздевая руки. — Че за хрень-то такая?!
В тот же миг золотое облачко само вернулось в тело моего мужа. Алекс судорожно вздохнул и открыл глаза. Ликующе вскрикнув и простерев руки, я упала к нему на грудь. Минут двадцать нас оглушали восторженные аплодисменты публики! Для кого-то это все еще шел спектакль…
— Освободите меня из этого цемента, волки позорные!
— А ты подпишешь вот эту бумагу, что оставишь нас в покое и больше никогда сюда не вернешься? — нежно спросил Профессор. — Навсегда забудешь свои претензии на нас и нашу Базу?
— Да, фараоны, — мрачно выдавил рогатый, с трудом наступая на горло собственной песне.
Бэс с достоинством подал ему свиток. Дьявол подписал. К этому моменту Брандакрыс и актеры уже успешно запалили типовые договора на продажу душ в самой большой алюминиевой кастрюле Синелицего. Через минуту они превратились в пепел…
— Рано радуетесь, я еще вернусь! — с этим неизменным своим обещанием дьявол, в конце концов получив на руки молоточек и зубило, упрыгал со сцены в коридор. Надеюсь, часа через три он освободится и все же покинет нас навсегда. Бэс заставил его подписать юридически правильный договор, не подкопаешься…
— Наконец-то… — громко вздохнула из первого ряда завхоз сирена. — Мы сегодня досмотрим пьесу? Хотелось бы узнать, чем у них там все кончилось, у этого толстенького котика с пером на беретике…
Так что пьесу мы хоть и с некоторой заминкой, но доиграли. Изгнанного дьявола в постановке заменил обладающий поистине компьютерной памятью робот Эльгар. Он закачал себе в оперативную память текст и единственный сыграл две роли — Гильденстерна и последние сцены Клавдия. Хотя в нем не было зловещей силы дьявола, он очень старался…
Несмотря на это, Клавдий у него все равно получился очень добрым королем, вряд ли способным и муху прихлопнуть, не то что брата и пасынка кокнуть разом. Тем не менее он так всем пришелся по душе, что больше всех получил букетов на поклонах, больше, чем даже кот, которому это совсем не понравилось, он явно взревновал новоявленную звезду к его «незаслуженному успеху»…
Прыгая из «окна» в «речку», я почти попала в матрас, только головой ударилась о «волны», но зато все в зале ахнули, я понадеялась, что это и была самая сильная в спектакле сцена. Правда, мне еще много хлопали, когда я перед этим изображала припадок безумия, танцуя на столе и фальшиво распевая:
В день святого Валентина,
В первом свете дня
Ты своею Валентиной
Назови меня!
Лаэрт (Алекс) плакал в голос, узнав о «моей» смерти, и «на кладбище» проникновенно просил:
Не надо! Погодите засыпать!
Еще раз заключу ее в объятья!
Его слезы были до того искренни, что вслед за ним захныкало ползала, и не только его женская часть, самыми сентиментальными у нас оказались, как ни парадоксально, практичные и приземленные гномы. А потом мой братец по пьесе и фактический муж, прыгнув ко мне в могилу, просил закопать его со мной, причем с большими хлопотами, чтобы непременно возвести над нами
…гору,
Которая превысит Пелион
И голубой Олимп.
Наш хвостатый Гамлет обиделся на его удачное сравнение и прыгнул за ним:
Кто тут горюет
Так выспренно?
Чьей жалобы раскат
В движенье останавливает звезды,
Как зрителей?
К его услугам я,
Принц Гамлет Датский.
Этот глупый спор вызвал драку, «брат» и «жених» принялись «отчаянно» мутузить друг друга. Хотя командор и старался быть осторожным с меньшим собратом, агент 013 ему спуску не давал, а когда прыгнул на спину и полоснул когтями по шее, я чуть не выскочила из гроба. Но удержалась… Видно было, что кот играл самозабвенно, с полной отдачей. Зрители долго аплодировали, когда Алекс унес со сцены напарника за шкирку, а тот махал лапками и орал, что на рапирах он одержит вверх.
И, конечно, бессмертный монолог кота-Гамлета «Быть или не быть…», разбивший сердца многим хоббиткам и гномихам, много месяцев успешно притворявшихся гномами. Проспавшая всю заварушку с дьяволом Анхесенпа проснулась к концу спектакля и, видя гибель любимого кота, кажется, приняла это за чистую монету и громким мявканьем простила его!
В целом это была несомненная победа великого театрального искусства в содружестве бессмертного Шекспира и нашей актерской труппы, неопытной, но вложившей в постановку всю душу! Нас вызывали на поклоны целых пятнадцать раз! Такими популярными у публики никто из нас ни разу в жизни себя не чувствовал, потому овации и крики: «Давай еще!», «А подеритесь снова!» — от хоббитов, гномов, гоблинов и биороботов из зала нас пьянили, мы все падали с ног от счастливой усталости.
