Весна семнадцатого года застала славный подвигами лейб-гвардии драгунский полк под командованием полковника Сергея Яковлевича Гребенщикова в городе Остроге. Здесь же третьего марта полк получил известие о государственном перевороте и отречении государя императора от престола. Вести из столицы, что приносил адъютант Горбатовский из своей канцелярии, были одна мрачнее другой. А летом восемнадцатого года полк был расформирован.
«Что делать дальше?» Такой вопрос встал перед всеми офицерами полка. И многие ответили на него, согласно присяге: «Бороться».
Тайными тропами поручик Голенищев-Кутузов вместе со своим командиром ротмистром Римским-Корсаковым и несколькими офицерами полка перебрались через оккупированные немцами и австрияками территории и отправились на Дон, где их догнали другие офицеры полка. Вскоре все десять офицеров лейб-гвардии драгунского полка представлялись главнокомандующему Добровольческой армии генералу от инфантерии Лавру Георгиевичу Корнилову. И все они после недолгой проверки были зачислены во взвод конной разведки Сводно-гвардейского пехотного полка полковника Дорошевича и отправлены под Армавир в Третью пехотную дивизию генерал-майора Дроздовского.
Уже первого октября полк Дорошевича в количестве тысячи штыков принял участие в штурме Армавира и в результате кровопролитных боев потерял ровно половину своего состава. Убиты были сам полковник Дорошевич и еще тридцать два офицера, среди которых четверо были старшими сослуживцами поручика Голенищева-Кутузова по лейб-гвардии драгунскому полку.
После окончания Второго Кубанского похода Добровольческая армия объединилась с Донской армией и вошла в состав Вооруженных сил Юга России под общим командованием генерал-лейтенанта Деникина. Взвод конной разведки, командиром коего стал поручик Иван Викторович Голенищев-Кутузов, пополнившись гвардейскими унтер-офицерами из драгун, вырос в эскадрон, которым командовал все тот же Голенищев-Кутузов, получивший летом девятнадцатого года чин штаб-ротмистра.
А потом были Северный Кавказ и Крым. Эскадрон штаб-ротмистра Голенищева-Кутузова получил приказ идти в атаку и с ходу взять казачий хутор близ станицы Черненькой. Саженей сто проскакали без единого выстрела со стороны красных. А потом застрочил пулемет. Верно, подпускали ближе, чтобы бить наверняка.
Конь под Иваном сначала встал на дыбы, а потом повалился на землю. В правой стороне груди стало вдруг горячо, будто на нее пролили кипяток. И пришла темнота…
Глава 4
Хуторок в лесу
– Очнулся, ваше благородие? Это хорошо, – донесся будто издалека чей-то хрипловатый голос. – Я – следователь особого отдела Крымского ревкома. Допросить мне тебя надобно, офицерик. Кто ты да что. Чтобы потом в расстрельный список тебя внести. – Щетинистое лицо расплылось в ехидной улыбке. – А то товарищам из Ревкома не ндравится, когда неизвестных расстреливают. Говорят – непорядок это…
– Он еще слишком слаб, чтобы говорить, – услышал Иван женский голос откуда-то сбоку.
– Тебя, мамзелька, не спрашивают. И до тебя доберемся, кто ты да что. Опосля как с энтими вот разделаемся.
– То, что вы говорите, противоречит Женевской конвенции, которую признала Россия. И царская, и ваша, Советская. Раненые не могут считаться пленными и вместе с медицинским персоналом госпиталей являются неприкосновенными и нейтральными лицами, независимо от того, на чьей стороне они находятся.
– Грамотная? Ну-ну, повидали мы таких…
– Уходите, все равно сегодня вам не удастся допросить раненого.
– Это почему?
– Вы же видите, он только что пришел в себя и пока не в состоянии говорить.
– А когда сможет?
– Дайте хотя бы неделю.
– Ско-о-олько? Два дня! Я приду через два дня!
Иван снова провалился во тьму, плотную как вата, отчего трудно было дышать. Такое состояние длилось очень долго. Потом вдруг появился свет, предстали неясные очертания стен, потолка и занавешенного одеялом окна…
– Очнулись наконец?
– Где я?
– В госпитале.
Иван повернул голову и увидел женское лицо в белой косынке, ниспадающей на плечи, наподобие монашеской. На сером платье белый передничек с нагрудником, на котором вышит красный крест. Такое одеяние носила его сестра Ольга…
– Куда меня?
– В грудь.
– Ранение тяжелое?
– Как вам сказать… Вы потеряли много крови.
– Ясно.
Значит, госпиталь. И он в руках красных. Это означает, что Крым пал. И большевики победили… Неужели все кончилось? Обидно…
– Вам не надо разговаривать, – сказала сестра милосердия. – Вы еще очень слабы.
Через час в сопровождении красноармейцев и знакомого уже Ивану следователя с обросшим щетиной лицом и злыми глазками пришел человек в черном кожаном полупальто, кожаной фуражке с красной звездой и «маузером» в лакированной деревянной кобуре. Он отверг белый халат, предложенный ему кем-то из врачебного персонала, и медленно пошел вдоль кроватей, внимательно разглядывая раненых. Лицо его подергивалась в нервном тике.
– Этот, – говорил он, указывая пальцем на лежащих, – этот и этот.
Красноармейцы поднимали раненых, на которых указывал человек с «маузером», и уводили из палаты в неизвестном направлении.
– Вы не имеете права! – пыталась заступиться за раненых сестра.
– Имею, – сквозь зубы процедил человек в кожанке и уставился на нее белесыми глазами. – Это вы что-то там говорили о Женевской конвенции? Заступаетесь за это белогвардейское отродье, ссылаясь на буржуазные концепции?
– Да, это говорила я, – не стала она запираться. – Потому что здесь нет никаких белогвардейцев. Только раненые, которым требуются лечение и уход.
– Пустое! – небрежно бросил человек в кожанке и продолжил обход палаты: – Этот, этот… – Подойдя к койке Ивана, он пристально вгляделся в его лицо и добавил: – …И этот.
Красноармейцы тут же сорвали одеяло и стащили Голенищева-Кутузова с койки.
– Что вы делаете! Это невозможно! Он еще совсем тяжелый! – выкрикнула сестра милосердия, хватая члена Реввоенсовета за рукав кожанки.
– Уберите от меня эту женщину! – чуть ли не по-бабьи взвизгнул он.
Стоя в дверях палаты, Иван оглянулся. Сестра милосердия смотрела ему вслед. И в глазах ее стояли слезы. Она с ним прощалась…
* * *
Его привезли в подвальный склад, поскольку тюрьмы и арестные дома были переполнены. Там уже сидели унылый священник в рясе, чиновник по почтово-телеграфному ведомству в мундире почти военного покроя, три унтер-офицера Русской армии Врангеля в форме, поверивших новой власти и добровольно явившихся на регистрацию, и отдельно, в уголке, – целая семья, состоящая из двух женщин, пожилой полноватой старушки, ее беременной дочери, и двух мужчин: пожилого, с густыми усами, и молодого, видимо, в кунтуше, мужа беременной женщины.
