– Сбаторю, – по-деловому ответил Солод. – Леху Хамсу с собой возьму. Ноне ближе к вечеру и двинем.
– Лады, – кивнул Голован. – Козырь! – позвал он.
– Да, – подошел тот к нему.
– Мне Татарина надо срочно отыскать.
– Зачем?
– Разговор есть.
– Это непросто будет, – озадачился Козырь, соображая, что ему надлежит предпринимать и через кого из знакомцев выходить на Татарина. А этих знакомых еще и найти надо… – Мусора его не первый год «пасут», найти не могут…
– Ну, мы же не мусора, – резонно ответил ему Голован.
Вечером Солод и Хамса отправились на Сущевский Вал убивать нэпмана Грызлова. Подождали, пока он, по заведенной привычке, отужинает в коммерческом ресторане, пошли за ним и, когда он вошел в небольшой дворик перед своим домом, догнали и тюкнули по затылку припасенным булыжником.
Когда Грызлов пришел в себя, он уже сидел в кресле, связанный по рукам и ногам с кляпом во рту.
– Ты яманный
[76], Грызлов, – заявил ему Солод. – Тебе русским языком было говорено: не ходи к мусорам и не стукай. А ты пошел и настучал.
– Ымуыаы, – выпучил глаза Грызлов.
– Ну, теперь-то чего уж тыркаться, коли фуфло прогнал, – с ноткой сожаления произнес Солод, явно издеваясь. – Теперь, дядя, очередь с нами чирикать..
С этими словами он посмотрел на Хамсу, и тот быстрым и точным движением всадил Грызлову нож в район печени и резко провернул.
Две минуты Грызлов еще пожил. А потом умер.
Солод обмакнул палец в вытекающую из Грызлова кровь и вывел на стене над головой трупа:
Так будит с всеми кто станит стукать мусарам
На следующий день вечером Голован был на углу Первой Тверской-Ямской и Васильевской улиц. Огромный пятиглавый храм Василия Кесарийского близ трамвайной остановки прокалывал небо востроглавой многоярусной колокольней, а звон тысячепудового колокола на ней, собиравший прихожан на богослужения, был слышен всей Москве.
Иван встал недалеко от трамвайной остановки и огляделся. Его внимание привлек парень, что стоял и тоже оглядывал прохожих. Был он молод и русоволос. Над левой бровью заметно выделялось родимое пятно.
Где-то через четверть часа возле него остановился легкий извозчик, седок что-то коротко сказал русоволосому парню и уехал. Тот немного постоял и, завидев подъезжающий трамвай, вышел на трамвайную остановку. То же сделал и Голован, встав спиной к русоволосому.
Когда трамвай подошел и из него стали выходить пассажиры, последней из вагона вышла молодая женщина. На ней была фетровая шляпка колокольчиком, платье с заниженной талией, полупрозрачная блузка и модные ботики на застежке-молнии. Какое-то время она стояла и смотрела на русоволосого парня. А потом не очень уверенно подошла и тронула его за рукав:
– Игорь, это ты?
– Это я, – немного помедлив, ответил русоволосый.
– Ты в Москве?
– Да, а ты как тут?
– Долго рассказывать, – неопределенно ответила женщина.
– Ты торопишься?
– Да… нет, – ответила она и посмотрела по сторонам.
– Может, посидим где-нибудь? – предложил русоволосый. – Ты не знаешь, есть тут что-нибудь поблизости?
– Через полквартала в доме Прошиных есть небольшая кондитерская, – не очень уверенно произнесла женщина. – Мы можем посидеть там…
– А ты где-то недалеко живешь? – поинтересовался русоволосый.
– Да. На Васильевской улице…
Они пошли от остановки трамвая в сторону кондитерской. Голован двинулся за ними, но дальнейшего разговора уже не слышал. Мамошин и Маруся шли очень медленно, и он, увидев кондитерскую, обогнал их и первым вошел в заведение.
В кондитерской было почти пусто. Молодая дама в летней соломенной шляпке оглядывала малочисленных посетителей скучающим взором.
– Прошу прощения, рядом с вами свободно? – быстро спросил Голован.
– Свободно, – ответила дама и кокетливо улыбнулась.
– Разрешите вас чем-нибудь угостить? – галантно предложил он голосом светского льва.
– Я хочу горячий шоколад, – промолвила дама, и взгляд ее покрылся поволокой.
Когда Игорь и Маруся вошли в кондитерскую, Голован уже угощал даму в летней шляпке горячим шоколадом.
Мамошин заказал мороженое, и они стали о чем-то оживленно беседовать. Не иначе, как предались приятным воспоминаниям, поскольку настороженность молодой женщины прошла и она стала мило улыбаться собеседнику. О чем они разговаривали, Голован не разобрал, до него доносились лишь отдельные фразы. К тому же новая подруга трещала без умолку, что начинало сильно раздражать его.
Русоволосый парень и молодая женщина в шляпке колокольчиком посидели еще с полчаса. Когда они выходили из кондитерской, Игорь, словно почувствовав что-то, быстро оглянулся и встретился взглядом с Голованом, после чего идти за ними он не решился. Побыв еще минуты три в кондитерской, Голован поднялся и тоже пошел к выходу.
– Вы куда, мужчина? – удивленно воскликнула дама в летней соломенной шляпке.
– В крематорий, – буркнул Голован, не оборачиваясь.
– Какой невоспитанный! – обиделась дама.
На хазе его уже поджидал Козырь.
– Я его нашел! – выпалил он.
– Договорился о встрече? – спросил жиган.
– Да, через одного уркана, связанного с Татарином, – деловито ответил Козырь. – Он будет ждать тебя одного завтра в десять утра на хазе в Хамовниках вот по этому адресу. – И передал Головану клочок бумаги с карандашными закорючками.
– Добро, – кивнул Голован.
– Я с тобой пойду, – сказал Козырь.
– Татарин ждет меня одного. Значит, пойду один.
– И что с того? Вместе пойдем, – уперся Козырь. – Тебя же должен кто-то прикрывать. Татарин – человек непростой. Правила не для него писаны.
– Нет, – коротко закончил разговор Голован. – Я тоже не лыком шит.
Назавтра поутру он отправился в Хамовники, прихватив с собой револьвер. Район этот был дальний, неспокойный, облюбованный голытьбой и пришлым людом, которым податься было некуда и терять уже более нечего. Чужаков здесь не привечали, распознавали сразу – могли по зубам надавать, ограбить до исподнего, и смертоубийство здесь было не редкость.
Кабаки да харчевни были едва ли не на каженных сорока-пятидесяти саженях. Равно как и «веселые» дома с распутными девками да малины воров и фартовых.
Одной из таких малин и был дом в конце улицы Льва Толстого, в котором ожидал его Татарин. Добрался до него Голован без приключений, но как только ступил за калитку, тотчас был остановлен хмурым мужиком в картузе и с обрезом на изготовку:
