– Я не знаю, отчего вы Немцевича бракуете? Он усердный.
– Толстая он индюшка! – отозвался князь. – Его только за рагат-лукумом в Москву гонять можно. За прошлый раз пробарабанил поясницей тысячу двести верст до Белокаменной и обратно, ну жиру с него и сняло малость. Бодрей стал. А где же его на этакое дело главным посылать?
– Меня, сказываю, пошлите командиром.
– Сказал – не хочу. Неподходящий ты. Да и зачем тебе Зубову идти в bete noir
[103].
Баур помолчал и воскликнул:
– Брускова… Вот кого…
– И да и нет… – отозвался князь. – А где он, шельма?
– Сидит у невесты. У Саблуковых. Да невесел, горюет, что ваше расположение потерял. И свадьба его не на радость.
– Не надувай. Спасибо еще, что из Шлюшина ради девочки выпустил. Ну, да вот что… Я его обещал совсем простить, коли мое дело выгорит… Возьми его опять и наряди тоже в поход. Но главнокомандующим и его нельзя… Робок и не сметлив. Тут нужен хват!
Наступило молчание.
– Стой! Готово! – вскрикнул князь. – Нашел: Велемирский!
– Да, это, пожалуй, лучше всего! – весело сказал Баур. – Хорошо надумали, Григорий Александрыч. И вам преданный человек, и голова отчаянная. Лишь бы не пересолил только. Поранит кого! – рассмеялся Баур.
– Свиту княжны все равно надо по домам распускать.
На другой день граф Велемирский, вызванный к Потемкину, сидел у него и слушал объяснение предприятия князя относительно княжны Эмете.
Наконец Потемкин кончил и сказал:
– Ну, могу я на тебя положиться?
– Я так виноват перед вами, ваша светлость, – ответил граф, – за прошлый случай на бале, что готов хоть на луну лезть для вас… Вы поступили со мной как родной…
– Вот то-то, вы, молодежь. А небось как злился на меня, что я тебя отогнал от дамы и прогнал с бала. Только, чур, исполнишь ли ты указ мой? Никому ни слова, что знаешь.
– Свято исполню.
– Ну, ладно. А теперь я одного опасаюсь. Баур говорит, коли ты распалишься, то начудишь… Не убей кого в сумятице…
– Будьте спокойны. Зачем, – рассмеялся граф. – Это от них будет зависеть… От их строптивости.
Наконец однажды к Зубову явился в полдень переводчик княжны, Саид-Аль-Рашид, и, принятый им, объяснил ему своим диким русским языком, что завтра ввечеру, в восемь часов, известные ему лица поедут в церковь венчаться.
Зубов приказал двум офицерам к вечеру приготовиться, чтобы сопровождать его в «некую забавную поездку» в качестве адъютантов.
Он не думал о церкви, крестинах и венчании княжны, хотя его интересовало видеть очень хорошенькую женщину, судя по единогласному отзыву всех, ее видавших. Зубова занимала и забавляла иная мысль. Он воображал себе князя, получающего известие о браке княжны, о том, что она уже даже не невеста, а молодая жена… И чья же? Того же цыгана, жида или венгерца, который его уже раз одурачил на весь город, а теперь одурачит еще больнее.
«Но хороша, однако, и княжна эта, – думал он, – выходящая замуж за безродного пройдоху скрипача. Сомнительная княжна… Может быть, тоже из цыган!»
Мысли о княжне, которую все признавали за красавицу и кокетку, привели молодого человека к мысли: «Не поехать ли к ней? Поглядеть, познакомиться. Ведь даже неловко ехать на свадьбу, ни разу не видав ее!» – решил он.
А в это самое время, час в час, у князя, среди комнаты, стояло в сборе несколько человек офицеров, из коих трое в первый раз переступили порог частных апартаментов князя.
Все его ожидали.
Тут был, между прочим, и Брусков, довольный, счастливый, прощенный князем и принятый вновь на службу с условием отличиться в этот день. В чем – он не знал еще.
После всех явился граф Велемирский, веселый, сияющий, и оглянул команду, которую ему поручал князь.
– Известно им? – спросил он Баура.
– Нет. Князь объяснит сам… А вы готовы?
– Готов… Вот что? Пистолеты брать с собой?
– Уж не знаю, – усмехнулся Баур. – Полагаю, что князь не позволит брать. Зачем?
Офицеры, услыхав беседу, стали переглядываться и коситься на графа и Баура. Больше всех смутились Немцевич и Брусков. Новички еще могли желать отличиться ради князя и сразу выйти в люди, т. е. поступить во дворец на службу.
Брусков боялся вообще таких положений, где пускается в ход оружие, и сумел даже в войну на Дунае очутиться делопроизводителем в канцелярии.
Наконец появился князь, оглянул всех и вымолвил:
– Ну, судари молодцы, услужите мне. Награжу всякого тем, что попросит. В чем дело – не ваше дело! Что прикажет вот граф. Он – ваш командир, и вы должны ему завтра повиноваться как бы на войне. Скажу только – вам придется отбить женщину у ее охраны, но не бить никого.
XII
Зубов свой визит в «грузинский дом» долго помнил потом… Когда княжне доложили о его приезде, она отвечала вопросом, т. е. велела спросить господина Зубова, зачем он пожаловал.
Зубов, ожидая, что княжна его примет с восторгом, был неприятно озадачен и даже изумлен.
– Доложи княжне, – сказал он, – что я желал с ней заранее познакомиться ввиду того дела, которое она знает…
Княжна приказала просить.
Когда Эмете вышла к гостю, он был приятно поражен и мысленно отдал ей дань восхищения.
«Действительно прелестный котенок!» – подумал он словами всей столицы.
– Благодарю вас за честь… – заговорила княжна, прося гостя садиться… – Но очень сожалею, что вы ко мне пожаловали.
– Я вас не понимаю, княжна, – сказал Зубов, изумляясь и поневоле смеясь этой наивной манере принимать. – Объяснитесь.
– Объясниться вполне ясно я не могу… Но скажите мне вы… Зачем вы приехали сюда?..
Зубов объяснил, удивляясь, что ввиду ее просьбы быть свидетелем при ее свадьбе и заступником против преследований ее угнетателя он пожелал с ней познакомиться. Княжна отвечала, что она никогда не просила жениха ходатайствовать об этом, не желая навлекать на господина Зубова – срам и позор.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что моя свадьба будет самый ужасный соблазн, скоморошество… по милости князя. И вы, будучи свидетелем, попадете в смешное положение.
– Почему же, княжна? Вы думаете, что князь что-либо предпримет, не допустит вас обвенчаться?
– Я боюсь… Почти уверена в этом заранее! – воскликнула Эмете.
– Но я за вас заступлюсь! За этим я и буду… Я был очень рад, что Шмитгоф меня пригласил, а пастор поставил даже условием мое присутствие…
