– Я вас прошу, глаз на глаз, господин Зубов, не быть на этой свадьбе… Я не хочу, чтобы над вами смеялись потом.
Говоря это, княжна глядела пристально в лицо Зубова своими прелестными зелеными глазками, и какая-то странная тревога, помимо ее воли, сказывалась в чертах ее лица и во взгляде. Она будто боялась его ответа, его решения.
Зубов молчал и не знал, что ответить… Его умолял жених согласиться… Он был рад случаю досадить князю. А теперь невеста просит его бросить все… Конечно, надо опять согласиться, т. е. бросить затею.
– Извольте, княжна… Не могу же я насильно предлагать вам свою помощь.
– Ну вот и отлично! – громко воскликнула Эмете с неестественной, будто сыгранной веселостью и тотчас прибавила: – Да и где же бороться с князем?..
– Ну это… Это позвольте, княжна… Позвольте не согласиться.
– Вы воображаете, например, что если вы явитесь чьим-либо свидетелем или покровителем, то князь не посмеет ничего сделать.
– Ему будет труднее… Он не решится… Я уверен, что если бы он что-либо затевал против вас, то после вашего венца, при котором я был бы в качестве посаженого, – он ничего не сделает.
– Ах, вы ничего не понимаете… Вы малый младенец! – воскликнула Эмете. Зубов слегка обиделся, как всякий молодой человек, когда ему женщина бросает в лицо его молодость в виде упрека.
– Князь вас с лица земли стереть может! В шуты нарядить! И я не хочу, слышите ли вы, этого. Я не хочу, чтобы это было из-за меня… Вы меня потом возненавидите, а я этого не желаю…
Княжна говорила горячо и не смотрела почти на гостя, но все-таки хорошо видела действие ее слов.
– Позвольте же, княжна, мне доказать вам на деле, что вы ошибаетесь… Во всем ошибаетесь… Вы преувеличиваете могущество князя и уничижаете мое положение…
– Как? Вы все-таки будете? – воскликнула Эмете. – Ну, так я вам говорю… что вы не посмеете быть… А если решитесь быть… то будете уничтожены князем…
Зубов досадливо рассмеялся:
– Буду и докажу вам, что вы ошибались…
– Я молчу… Я свое сказала. Все сказала… Мне вас жаль… Очень жаль… Вы себя губите… – И княжна покачала головой, усмехаясь, прибавила: – Вам с князем тягаться!! Вам…
Зубов встал и уже несколько раздражительно, смеясь, выговорил:
– Вот увидим. До свидания…
Зубов протянул руку.
– Еще одумаетесь… – шепнула лукаво и насмешливо княжна, тоже подавая руку.
Зубов нагнулся, очевидно, с целью поцеловать ее. Эмете быстро отдернула руку.
– Княжна… Поцеловать руку у нас не считается оскорблением для хорошенькой женщины.
– Нет. Я не хочу…
– Ну, я прошу, настаиваю…
– Никогда!
– Ну, хотя бы за все те неприятные, оскорбительные слова, которые вы мне наговорили сейчас.
– Ни за что!
– Я вас умоляю…
– Ни за что! Никогда! Хоть убейте…
– Я вас умоляю, княжна. Я не уйду без этого! – вдруг заупрямился Зубов, как баловень столицы.
Эмете была первая женщина, которая не оказалась счастливой от такого знака внимания с его стороны.
Наступило молчание. Зубов стоял, протянув руку, и видно было по его лицу, что он не уступит.
– Я не уйду… Не уйду! Хоть до вечера… – шепнул он, глядя в прелестное личико княжны.
– Но я не могу допустить этого… У нас это не в обычае… Поймите…
– Вы в России, а не в Персии…
– Что ж из этого?..
– Мы одни… Никто не увидит, не узнает.
Княжна молчала, стояла опустив глаза и сильно смущенная. Даже лицо ее зарумянилось сильнее.
– Оставьте это… Прощайте! – вымолвила она наконец.
– Повторяю десятый раз: ни за что! Вы упрямы. Я тоже.
Княжна двинулась в сторону. Зубов догадался и заступил ей дорогу. Она очутилась между ним и диванчиком, как в западне.
– Послушайте, если так… – заговорила она.
– То я буду кричать и звать моих к себе на помощь, – прибавил Зубов, смеясь.
– Нет… Если вы так упрямы, то я уступаю! Уступаю насилию… Но руку я вам все-таки не дам. Это не обычай у нас… Целуйте меня!
– Вас?! – воскликнул Зубов.
– Да, целуйте меня… Это возможнее… Тут ничего особенного не будет… А руку я не могу. Ну… Извольте-с!..
И княжна, став вполоборота, подставила свою щеку. Зубов смутился в свой черед от неожиданности, но был слишком светский человек и слишком шалун в юности, чтобы терять время и раздумывать…
Он нагнулся и крепко поцеловал румяную щечку княжны.
В ту же секунду она юркнула мимо него и убежала из гостиной.
Зубов постоял мгновение один среди горницы, как бы приходя в себя от неожиданной, странной сцены. Потом он рассмеялся и двинулся уезжать.
«Вот уж не ожидал! – думал он. – Не хотела принимать! Наговорила с три короба дерзостей! Не дала руки и подставила личико!.. Однако понятно, почему Питер от нее в восхищении. Замечательный зверек!.. Прелестный котенок!..»
XIII
Наступил день и время, назначенное для тайного венчания.
К вечеру тревога пастора усилилась и перешла в лихорадочное волнение, так как за час до назначенного времени старика поразило странное обстоятельство. Около храма появилось много всякого народу и плотная толпа зевак все росла.
Княжна Эмете, по словам Шмитгофа, никому не хотела говорить о своей свадьбе… Стало быть, Зубов неосторожно рассказал, что поедет на венчание и крестины персидской княжны.
Так или иначе, но старик пастор, выглядывая из окна своей квартиры, был изумлен и встревожен.
Толпа любопытных все увеличивалась и скоро дошла от десятков до сотен. Посланный причетник, потолкавшись в народе, вернулся и доложил пастору, что все эти люди знают, зачем собрались: всем известно, что будет бракосочетание персидской принцессы. Только многие простые люди путают и думают, что сам князь будет венчаться, так как их всех княжеские дворовые люди прогнали сюда глядеть… И сами пришли.
– Как, люди Потемкина?..
Причетник объяснил подробнее, что в числе прочих зевак в толпе оказывается много народу из Таврического дворца, люди князя и их приятели, люди других господ… И все они говорят, что их сейчас только негаданно прислали глядеть на свадебный поезд княжны… Поэтому некоторые из них полагают, что не сам ли князь венчаться будет.
«Что же это такое? – подумал смущенный пастор, – если даже людям Потемкина известна тайна княжны… Что же князь? Покорился участи? Отказался от княжны?»
Однако через полчаса пастор уже в облачении поджидал брачующихся среди освещенной церкви. Что ж было не освещаться и соблюдать тайну, когда ее разделяют сотни зевак, сошедших со всего города.
