Красавица, к которой так недружелюбно отнесся хозяин, была действительно на этом бале благодаря кардиналу, епископу страсбургскому. Он выхлопотал ей приглашение у принца, и действительно в этот вечер графиня Ламот, не подходившая сама ни к кому, при виде кардинала Людовика быстро направилась к нему. И тотчас же вместе перешли они в крайнюю маленькую гостиную и довольно долго беседовали вполголоса.
Многие из гостей, пройдя по всем апартаментам, входили и в эту маленькую гостиную, но при виде беседующих – знаменитого кардинала Людовика с не менее известной красавицей графиней Ламот – всякий тотчас уходил, чтобы не мешать им. Но наконец в этой комнате появился молодой человек высокого роста, изящный, красивый, в мундире королевского полка, именовавшегося «Крават». Не знал ли он в лицо всей Франции известного кардинала Рогана или по рассеянности, но он преспокойно остался в крошечной комнатке, сел на диван и, не глядя на них, глубоко задумался.
– Как это глупо! – произнесла графиня Ламот довольно громко и слегка дернув красивым плечиком; она как бы указывала этим движением на расположившегося поблизости офицера.
– Да, не совсем вежливо, – произнес Людовик Роган. – Это потому, что я в светском придворном платье, а будь я сегодня в моей кардинальской одежде, он бы отнесся ко мне с большим почтением и не расположился бы передо мною в двух шагах, как если б он был у себя дома или в казарме.
Молодой человек мог это слышать, но был слишком поглощен какой-то тревожной думой, отражавшейся на его лице и позе. Красивое лицо его, по сдвинутым бровям, опущенному взору и задумчиво сжатым губам, было сумрачно, даже более, он как бы томился.
– Это все равно, – говорила между тем графиня Ламот, – если бы вы были теперь даже в вашем кардинальском облачении, он не удостоил бы вас своего внимания. Знаете ли вы, кто это? Это личность довольно интересная.
– А вы знаете, графиня?
– Конечно.
– Мне кажется, что вы не только весь Париж, но вы знаете весь мир.
– Более или менее, господин кардинал.
– Кто же этот неуч, графиня?
– Повторяю, очень интересная личность, – уже шепотом заговорила красавица. – Вы таких, быть может, еще нигде никогда не видели, хотя и много путешествовали. Это иностранец, но какой? – вот вопрос. Откуда?
– Индеец? – рассмеялся Роган.
– Почти.
– Однако?
– Русский, ваша светлость.
– Русский?
– Да, русский боярин. Этот гость здесь почти прямо с берегов Невы.
– Это очень любопытно! – проговорил Роган, вглядываясь в задумчивого молодого человека. – Что ж он: боярин или князь?
– Он просто господин Норич. Вместе с тем он, по уверению нашего министра иностранных дел, почти имеет косвенные права… весьма высокие…
– Что вы говорите, графиня?! Вы шутите?!
– Нисколько… Когда-нибудь я могу рассказать вам, каким образом простой русский дворянин может иметь такие права в северных странах.
– Я уверен, графиня, что это чистейшая выдумка, – рассмеялся кардинал. – Мы, французы, часто выдумываем Бог весть какие нелепости на чужие страны и государства.
– Он внук великого Петра, ваша светлость.
– Сбоку, по природе, а не по закону, надеюсь.
– Конечно. То, что мы называем батар.
– Может быть. Но здесь скучно… Расскажите теперь, и мы убьем время.
– Это трудно, ваша светлость. Он может перестать глубокомысленно мечтать, вдруг очнуться и, придя в себя от своих мечтаний, услышать свою биографию. Это будет очень глупо…
– Да. Вы правы, графиня. Так уйдемте отсюда.
XXII
Тотчас вслед за Роганом и красивой графиней, которые, выйдя, потерялись в густой толпе других гостей, в ту же самую комнату вошли две женщины. Молодой человек невольно сразу пришел в себя, поднялся и, поздоровавшись с обеими, уступил им диванчик, на котором сидел перед тем.
Эти две гостьи на балу у принца Субиза отчетливо и резко, как пятно, отделялись от всех. Обе они с головы до пят были в черном, а между тем элегантные черные платья были не трауром, а обычаем их отечества. Обе они были испанки. Одной из них было лет 50, но казалось еще больше – не от седых волос, которых не было видно под пудрой, а по толстому, оплывшему лицу. Она была чересчур толста, неуклюжа в походке и в ленивых движениях и очень некрасива. Это была маркиза Кампо д'Оливас.
Испанская грандесса по отцу и старая дева, она была прежде аббатисой или настоятельницей одного из испанских женских монастырей, но теперь покинувшая свою должность и жившая уже с год в Париже. Она была известна всему двору и аристократии как благодаря своему происхождению, так и по милости громадного состояния. Это более чем миллионное состояние заключалось в больших поместьях в Андалузии, но вместе с тем и в кораблях, плававших между испанскими портами и колониями. Конечно, в столице Франции это состояние преувеличили и говорили, что оно в несколько миллионов. Однако все это принадлежало не старой девице по имени Ангустиас, а той, которая теперь вошла и сидела около нее, то есть ее племяннице по имени Эли. Да, все громадное состояние принадлежало круглой сироте, грандессе, маркизе Эли Кампо д'Оливас.
Шестнадцатилетняя красавица девушка была лишь под опекой своей родной тетки.
В этой юной и чрезвычайно красивой представительнице южной Испании не было, однако, ничего, что составляет отличительные черты красавиц Андалузии. Там, у себя, она была замечательным исключением. Здесь же в ней не было, по-видимому, ничего особенного. Дело в том, что Эли была совершенно белокурая, с синими глазами, с бледным лицом. Она скорее могла походить на англичанку и еще более на голландку, но никак не на испанку. Эту личность там, на родине, объясняли тем, что ее прабабка по отцу была действительно истая фламандка. Но если Эли не была красива наподобие андалузских красавиц, то была все-таки чрезвычайно хороша собой: высокая, стройная, с матовым овальным личиком, как у креолок, и при этом маленький орлиный носик с горбинкой, хорошенький крошечный ротик с нежно-розовыми, пухленькими губками и с чрезвычайно милой улыбкой. Тетка-опекунша, конечно, обожала племянницу. Она очень рада была покинуть свое аббатство, отказаться от своей почетной должности, чтобы заняться воспитанием сироты и в то же время приведением в порядок всех ее дел.
Покойный герцог Кампо д'Оливас вел такую распущенную жизнь, что преждевременно убил себя и в то же время чуть-чуть не уничтожил дотла все огромное состояние, скопленное его предками и отцом. Самое пребывание старой девицы-маркизы вместе с племянницей в Париже было вызвано устроением дел. Французская флотилия где-то в колониях среди океана грабительски захватила целый остров и водрузила знамя французского короля, а в том числе большие поместья сироты-грандессы вдруг сделались собственностью французского государства. И вот старая девица, напрасно прохлопотав заглазно целый год, решилась, вместе со своей племянницей, ехать в Париж лично просить о заступничестве Людовика XVI, чтобы вернуть обратно завоеванное или захваченное его солдатами.
