Иоанна была уверена, что этот чужеземец неизвестного и сомнительного происхождения даже шпаги в руках держать не умеет; оказалось, по рассказу секунданта убитого, то есть ее друга Вильета, что этот уроженец севера дрался, как лев, по силе ударов, дрался, как черт, по искусству.
– Не только один Уазмон, – объяснил Вильет, – но если бы трех Уазмонов поставить против этого дьявола, он бы… всех трех убил. Захоти он, то был бы первым поединщиком всего Парижа.
Весть о смерти приятеля, даже возлюбленного, поразила, но не огорчила графиню Ламот. Он для нее был мальчишкой, капризом, а отчасти лишь орудием для разных интриг.
Через час после полученного ею известия она уже побывала в предместье Св. Антония, в своем притоне, и вызвала своего доверенного и усердного слугу Канара. Она объяснила ему горячо всю важность возлагаемого на него нового поручения.
– Никогда еще, ни разу, мой милый Канар, – сказала Иоанна, – не было нам так важно и необходимо отделаться от человека, как теперь. Дело громадной важности в ваших руках… Я надеюсь на вас.
– И будьте уверены, сударыня, – отвечал, улыбаясь страшной, скотоподобной улыбкой, Канар, – я исполню ваше поручение отлично! Я не могу только сказать определенно, когда мне удастся повстречать этого незнакомца или шведа. Он мало выходит из дома пешком, почти всегда разъезжает верхом. А согласитесь сами, что воткнуть ножик всаднику не так-то легко. Можно и это, но ведь можно и попасться… Во всяком случае, обещаю вам и даю слово… А вы знаете, что я никогда слову не изменял… Даю слово, что этот швед или русский будет подобран на улице мертвым в первый же раз, что сунется из дома пешком.
Эта беседа происходила между Иоанной и злодеем около полудня. А на другой день утром другая наперсница Иоанны, Роза, явилась в квартиру графини, что делала чрезвычайно редко. Графиня Ламот старалась по возможности не принимать на своей квартире лиц, которых часто видела госпожа Реми.
Пожилая и крайне некрасивая женщина с этим именем Роза принесла почти невероятную весть, после которой Иоанна залилась слезами злобы и заметалась в своей квартире. Ее главный помощник Канар был накануне вечером тоже убит этим дьяволом русским. Роза могла подробно объяснить, как все случилось. Мальчишка, ее племянник, случайно присутствовал при всем происшествии.
Канар взял мальчишку с собой, велел ему стоять невдалеке для того, чтобы затем послать его к госпоже Реми с докладом об исполненном поручении. Мальчуган видел, как в темноте Канар бросился на проходившего военного и ударил его сзади ножом; но военный, страшно вскрикнув, отскочил, выхватил шпагу и в одно мгновение два раза пронзил ею господина Канара; затем оба упали. Мальчуган, в ужасе вскрикнув, бросился к обоим и стал звать господина Канара, но тот уже был мертв и лежал в потоках крови. Военный шевелился, стонал, но не просил о помощи, а, напротив, проговорил странные слова:
– Спасибо этому злодею… Кажется, я умираю…
Конечно, мальчуган бросился бежать со всех ног, тем более что заслышал шаги прохожих.
Иоанна после этого известия была совершенно поражена. В смерти Уазмона не было ничего невероятного, но почти одновременная смерть – и от руки одного и того же человека – ее наперсника поразила ее. Вдобавок этот Канар, готовый всегда зарезать всякого по первому приказанию госпожи Реми, был ей необходим.
Вечером Иоанна несколько успокоилась, и, когда ей доложили о даме, которая желает видеть ее немедленно, но не говорит своего имени, Иоанна, уже овладев собой, могла принять неизвестную гостью. Гостья эта оказалась Лоренца.
Она вошла к графине и, сбросив шляпку с вуалью, тотчас же, не имея сил сказать ни слова, с рыданием упала на диван.
Узнав гостью, Иоанна выпрямилась, скрестила руки на груди и выговорила холодно:
– Так вы пришли плакать ко мне? Вы это могли бы сделать дома.
Но Лоренца не слыхала или не понимала слов. Как истая итальянка, она продолжала рыдать, ломала руки, хватала себя за голову и чуть не рвала на себе волосы.
Иоанна, простояв несколько мгновений как статуя над этой женщиной, пораженной горем, спокойно отошла и села в отдалении. Когда Лоренца вдоволь наплакалась, Иоанна обратилась к ней так же холодно:
– Ну-с, наплакались? Теперь скажите мне, зачем вы пожаловали?.. Тело его лежит не у меня на квартире; хоронить его будут не здесь, а помочь воскресить его я не могу. Я могу только подослать к вам другого такого же красивого юношу… но мне теперь не до вас, мне теперь некогда… Что ж вам от меня угодно?
– Я любила его, – проговорила Лоренца с отчаянием, – первый раз в жизни… Поймите!..
– Мне совершенно не нужно и не любопытно знать, любили ли вы в первый раз или в десятый – все это до меня не касается. Скажу вам только, что вы не должны чересчур отчаиваться и оплакивать убитого. Он не любил вас или, лучше сказать, любил по моему приказанию.
И Иоанна безжалостно, жестоко, в коротких, но резких выражениях рассказала Лоренце всю оборотную сторону истории ее любви, объясняя всю комедию, которую разыграл с ней Уазмон, даже не по собственному желанию, а по ее приказанию.
Несчастная женщина, слушая графиню, оцепенела и как бы застыла от грубого и незаслуженного удара прямо в сердце.
– Правда ли все это? – глухо выговорила наконец Лоренца.
– Какая же цель мне лгать, – небрежно отозвалась Иоанна. – Успокойтесь и утешьтесь! Если вы будете продолжать так же верно служить мне по отношению к вашему мужу, то я обещаю достать вам другого, не хуже Уазмона.
– О! – воскликнула Лоренца. – Как можете вы, красивая и молодая женщина, говорить такие возмущающие душу слова! Я не думала, что вы такая бессердечная и безнравственная! Пускай я была игрушкой вашей, но я все-таки любила его.
Лоренца поднялась порывисто с дивана, схватила свою шляпку и двинулась к дверям.
Иоанна рассмеялась громко, встала и выговорила:
– Зачем же вы приходили, синьора Лоренца? Вы думали, что мы обе вместе поплачем о судьбе погибшего в цвете лет дурака, который, не умея держать шпаги в руках, отправился мериться силами с бретером
[11].
Иоанна хотела продолжать свои насмешки и над убитым, и над итальянкой, но Лоренца вдруг внезапным жестом прекратила злоязычие Иоанны.
– Вот… Я забыла… Мне не до того… Я забыла… Я пришла с письмом от мужа, которое он не хотел посылать с посторонним…
– О! Только вы, итальянки, способны на это! – воскликнула Иоанна, почти вырывая письмо из рук Лоренцы. – Только вы, итальянки, можете час целый выть в гостиной и даже не сказать ни полслова о том, что есть письмо.
Иоанна быстро стала читать письмо Калиостро и, видя, что Лоренца выходит, остановила ее.
– Подождите!.. А ответ?
– Ответа никакого! – с рыданьем вымолвила Лоренца уже за дверью.
