Семилан повиновался.
– Я так и думала, сударь, что мы с вами сегодня увидимся.
– В самом деле, мадам?
– Господин де Сентак сообщил мне, что вы явитесь с визитом. Если бы вы пришли вчера, я бы тоже не удивилась.
– Почему же?
– Мне представляется, что именно вы гарцевали вчера на вороном коне перед моим особняком.
– В самом деле. И вы оказали честь обратить на меня внимание?
– В тот момент я подумала, что вы не проявили особого рвения поинтересоваться моими делами, и что с вашей стороны было бы намного любезнее сначала явиться ко мне и только потом садиться на коня.
Прибегнув к подобной форме вежливости, Эрмина была не прочь преподать этому мнимому дворянину небольшой урок. Впрочем, тот и сам не преминул заметить, что совершил оплошность, и тут же попытался ее исправить.
– Мадам, – сказал он, – если вы узнаете, что на тот момент я только-только прибыл в Бордо, то, пожалуй, простите меня.
– Во-первых, сударь, мне не за что вас прощать, ведь вы человек свободный, и даже если бы решили не являться ко мне с визитом, то никоим образом не нарушили бы правил приличия. Но в этом случае вам не стоило дважды проезжать под моими окнами.
– Прошу прощения, мадам, – сконфуженно ответил на это Семилан.
– Вы живете неподалеку от Бореша? – спросила вдруг Эрмина.
– Нет, мадам.
– Но в тот вечер вы, помнится, говорили, что ваш дом буквально в двух шагах.
– В действительности, мадам, я солгал.
– Солгали? Но с какой целью?
– Вы больше не нуждались в моих услугах, дорога была безопасной до самого Бордо, к тому же я не желал принимать ваше приглашение сесть к вам в карету.
– Ничего не понимаю.
– Боже мой, мадам, мне очень трудно сказать вам правду.
– Почему?
– Потому, – сказал Семилан, улыбаясь еще шире.
– Ваше «потому», – ответила Эрмина, – относится к той категории причин, прибегать к которым позволительно лишь хорошеньким дамам.
– Других я вам назвать не могу.
– Если у вас, господин де Самазан, есть какие-то тайны, знайте, что я достаточно деликатна, чтобы не пытаться их у вас выведать. Давайте так – я вам ничего не говорила, и поставим в этом вопросе точку.
Эрмина сделала вид, что поверила Самазану, будто в тот вечер он явился в Бореш на любовное свидание. Но бандита это никоим образом не устроило, и он вновь торопливо заговорил: – Мадам, полагаю, вы оказываете мне честь, принимая за героя какого-нибудь романтического приключения. Но уверяю вас – это не так.
– Но тогда как, сударь, вы там оказались?
– Ах! Этого я вам сказать не могу.
– Обычно в десять часов вечера человек не отправляется на прогулку по большой дороге, особенно если туман настолько плотен, что его хоть ножом режь, а в округе рыщет банда разбойников.
– Но мадам, ведь господин де Кастерак тоже оказался там в одно время со мной.
– Да, вы правы. Но господин де Кастерак без утайки рассказал мне, зачем явился в те гиблые края.
– Мадам, – продолжал Семилан, взаправду заливаясь краской, поскольку актер из него был отменный, – вы будете последним человеком, которому я расскажу, почему там оказался.
– Что вы хотите этим сказать?
Семилан смущенно молчал.
– Ах! – воскликнула мадам де Сентак, взрываясь раскатом хохота. – Какая забавная буффонада! Господин де Сентак, неужели вы хотите сказать, что любите меня?
– Мадам! – воскликнул бандит, искусно имитируя верх замешательства.
– Боже, как же вы меня рассмешили! По всей видимости, вы, будучи человеком скромным, тайком отправились туда, чтобы увидеть, как я буду проезжать мимо в тумане. Желали бескорыстно… бросить на меня взгляд и умереть, да?
И Эрмина расхохоталась от всей души.
– Ну полно, господин де Самазан, простите мне этот приступ веселости, но, согласитесь, он был вполне оправдан. Мне не нужны ваши секреты, но вы, в свою очередь, тоже окажите любезность и не смейтесь надо мной.
Веселое настроение дамы и то, как жизнерадостно она восприняла первые признания бандита, пришлись ему по душе.
«Ну вот, – сказал он про себя, – лед тронулся, теперь я могу двигаться вперед».
Семилан, несмотря на будто приклеенную к устам улыбку, прекрасно умел напускать на себя несколько неловкий вид скромника, о котором говорил Сентак, и поэтому тут же изобразил смущение.
Эрмина все никак не могла отсмеяться.
Наконец к разбойнику, по-видимому, вернулось самообладание, он обратился к своей грациозной собеседнице и сказал: – Мадам, вы простите меня, если я скажу правду?
– Какую правду?
– Настоящую.
– С удовольствием! Более того, я настоятельно прошу вас сделать это, потому как догадываюсь – за всем этим скрывается некая история, возбуждающая мое любопытство.
– Мадам, я запомню ваше обещание и сейчас все расскажу. Должен признать, что во время нападения разбойников я оказался рядом с вами отнюдь не случайно.
– Ну, вот видите!
– Я знал, – вел далее свой рассказ Семилан все более и более неуверенным тоном, – что в тот вечер вам предстояло вернуться домой из принадлежавших вам владений.
– Так оно и было. Кто же вам об этом сказал?
– Мне и дальше от вас ничего не скрывать?
– Разумеется.
– Ну так вот, мадам! Знайте, что в Бордо и его окрестностях многие молодые люди проявляют к вам живейший интерес.
– Ко мне?
– Да, они вас жалеют.
– Ах, боже мой, в чем же заключается причина этой вселенской жалости?
– Все боятся, что вы несчастны.
– Это касается только меня.
– И при мысли о вашей восхитительной красоте, об ореоле трогательной грации, который вас окружает…
– Господин де Самазан! – воскликнула Эрмина, строго глядя на гостя.
– Вы, мадам, велели говорить правду, я вам ее и говорю.
Мадам де Сентак очень хотелось улыбнуться, но делать этого она не стала.
– Впрочем, это вступление требовалось лишь для облегчения понимания того, что я намереваюсь сказать вам сейчас.
– С комплиментами покончено?
– Да.
– В таком случае продолжайте.
– Таким образом, в Бордо, так сказать, есть целая партия молодых людей, которые вас любят и жалеют. Большинство из них готово отдать за вас жизнь, подобно тому как тулузцы в свое время пошли бы на смерть ради Прекрасной Паолы
[13]. К их числу принадлежу и я.
