– Господин де Самазан, все это в высшей степени изысканно и красиво, но не говорит ровным счетом ничего о том, как вы оказались в Бореше, что, на мой взгляд, является целью ваших откровений, а заодно и предметом моего любопытства.
– Ну хорошо, мадам! Среди влюбленных в вас молодых людей было немало таких, кто очень сожалел о вашем отъезде, каким бы недолгим он ни был.
– Правда ваша, меня не было в Бордо всего шесть дней.
– Мы с огромной радостью узнали, что вы вскоре вернетесь, и тогда я, недостойный, руководствуясь лишь желанием оказать вам услугу, уехал, чтобы встретить на полпути в надежде, что случай предоставит мне шанс сослужить вам хорошую службу.
Эрмина слушала.
– И как видите, мадам, небеса оказались достаточно добры, чтобы не обмануть моих надежд.
– Господин де Самазан, прошу вас, прекратите эту игру.
– Вы, мадам, называете это игрой?
– Да.
– А вы жестоки.
– Пожалуйста, не будем больше об этом, – решительно сказала мадам де Сентак.
– Ах, мадам, слепо вам повинуюсь. С моих уст больше никогда не сорвется ни слова, ни фразы, ни вздоха, которые свидетельствовали бы о печали моей души. И если вы позволите напомнить о вашем обещании простить мне эту нечаянную обиду, я буду на седьмом небе от счастья.
– Сударь, прошу вас, прекратите подобные речи.
– Сначала скажите, что вы меня прощаете.
– Ну хорошо, я вас прощаю.
Тогда Семизан непринужденно стал говорить о множестве других вещей и продемонстрировал себя человеком достаточно умелым для того, чтобы избавиться от робости, когда его сердце перестало быть предметом разговора.
Эрмине, немало посмеявшейся над его шутками, он даже показался веселым, остроумным, способным составить хорошую компанию.
Когда разбойник уже собирался откланяться, дверь салона открылась и слуга объявил: – Господин Давид.
«Право же, – подумал бандит, – мне сегодня везет».
В салон и в самом деле вошел юный Давид, обладатель свыше пятидесяти миллионов, явившийся проведать кузину.
Самуэль Давид (молодого человека нарекли именем дедушки) уже вышел из детского возраста, но молодым человеком еще не стал.
Ему вот-вот должно было исполниться четырнадцать лет.
Для своего возраста мальчик был довольно высок, на умном, симпатичном, весело улыбавшемся лице выделялись умные, внушающие симпатию глаза. Гибкая походка выдавала в нем недюжинную силу, было видно, что он сверх всякой меры обожает всевозможные физические упражнения.
– Здравствуйте, кузина, – произнес он, переступая порог.
– Здравствуйте, мой дорогой Самуэль, – ответила Эрмина.
Тут юный Давид увидел Семилана.
– Ах, мадам, простите, я думал, вы одна.
Его слова свидетельствовали о том, что, посещая этот дом, юноша порой вел себя, как маленький безумец, коим он, собственно, и был.
– Господин де Самазан, позвольте представить вам моего юного кузена, господина Самуэля Давида. Самуэль, господин де Самазан!
– Если не ошибаюсь, – сказал Семилан, – то я имею честь говорить с обладателем многих и многих миллионов.
– Ах, сударь! – ответил на это юный Самуэль. – Не говорите о моих миллионах.
– Уверяю вас…
– Невероятно, но стоит мне сделать хоть шаг, как кто-то тут же начинает превозносить мое состояние. Ах, боже мой, да, я богат. Более того, у меня нет никакого желания быть бедным, но это еще не повод для того, чтобы мои капиталы без конца давили на меня тяжким грузом.
– Сударь, прошу прощения, что завел разговор о вашем наследстве, – с улыбкой ответил ему Самазан. – Поверьте, это больше не повторится. Я тоже не питаю презрения к земным богатствам, но полагаю, что дружба и другие чувства, не говоря уже о любви, нередко стоят больше любых денег.
– Вы совершенно правы! – воскликнула Эрмина. – Когда человек богат, а к нему обращаются со словами дружбы или любви, никогда нельзя знать наверняка, правда это или нет.
– Лично я полагаю, что о людях следует судить исключительно по их личным качеством. Я, слава богу, небеден, но вряд ли стал бы высоко ценить человека, который постоянно говорил бы о моих деньгах, чтобы сделать мне приятно. С другой стороны, я считаю себя ровней даже самому могущественному фабриканту в мире и в споре с ним не согласился бы уступить ни под каким предлогом.
– Берегитесь, – предостерегла его Эрмина, – это очень напоминает упрямство.
В тираде Семилана не было ничего нового или из ряда вон выходящего, но, добавив к паре последних фраз несколько громких слов, он сумел произвести некоторое впечатление на юного Давида, обладавшего весьма живым воображением.
– Как же справедливы ваши речи, – сказал молодой человек. – Вы даже представить не можете, как я устал от постоянной лести, которой все меня без конца донимают.
– В самом деле?
– Да. Друзья, соседи, слуги, все без исключения, вплоть до господина де Сентака, словно готовы в любую минуту пасть к моим ногам и восхищаться золотым тельцом, воплощением которого я являюсь. И лишь кузина Эрмина со мной не угодничает. Поэтому когда меня начинает тошнить от всего этого низкопоклонничества, я приезжаю повидаться с ней в полной уверенности, что подшучивания в мой адрес в ее речах будет больше, чем лести.
– В таком случае, мой дорогой Самуэль, сегодня вам придется обойтись без привычной порции насмешек. Позвольте заметить, что вы повзрослели, пребываете в прекрасной форме и вот-вот станете мужчиной.
– Это мне небезразлично. Я даже очень горжусь тем, что стану мужчиной раньше моих сверстников.
Произнося эти речи, юный Давид обнажал свою целостную натуру.
Нам нет нужды добавлять, что Семилан не упускал из его монолога ни единого слова, предполагая уже в самом ближайшем будущем воспользоваться сделанными сегодня открытиями.
– Но оставим это, – продолжал Самуэль, – и обо мне больше говорить не будем.
Затем обратился к бандиту:
– Так значит, это вы, господин де Самазан, спасли мою кузину, вырвав ее из лап разбойников?
– Я поступил так, как на моем месте поступил бы любой другой…
– Ах! Сударь, не говорите так, будто ваш смелый поступок ничего не значит. Видите ли, я вам завидую и не пожалел бы ничего на свете, чтобы тогда ночью оказаться на вашем месте, обратить бандитов в бегство…
– И выручить мадам де Сентак из беды.
– Ее или другую даму, это не так уж и важно.
Эрмина, не удержавшись, расхохоталась.
– Кузина, вы прекрасно знаете, что оказать вам услугу для меня было бы величайшим счастьем, – продолжал Самуэль. – Но я имею в виду, что меня приводит в восторг сам поступок господина де Самазана, вне зависимости от тех результатов, к которым он привел.
