– Держи, вот тебе три луидора, будет чем умаслить начальство.
– Но! Вперед, мои индийские цыпочки! – закричал кучер, вонзил шпоры в бока пристяжной лошади и со свистом взмахнул хлыстом.
– Пока мы здесь, я разрешаю тебе шуметь, но когда выедем на дорогу, не останавливайся ни под каким предлогом и ни с кем не заговаривай.
– Слушаюсь, хозяин! Я запомню.
– И последнее, – добавил Сентак, когда карета с невообразимым грохотом катила по дороге на Бенож.
– Что еще? – спросил кучер.
– У склона холма, на краю дороги, будет стоять смуглолицый человек…
– Негр?
– Да, что-то в этом роде.
– И что?
– Придержишь коней, чтобы он мог запрыгнуть.
– Это все?
– Все.
Сентак откинулся на спинку берлины, кучер вновь щелкнул кнутом и немного погодя в том месте, где ныне располагается селение Морепа, увидел важно стоявшего на обочине дороги негра, о котором говорил седок.
Карета на мгновение сбавила ход, Мюлар, которого мы вполне узнали, запрыгнул в нее, упал на сидение рядом с саилем и лошади, подгоняемые ударами кнута, стали галопом взбираться на холм.
То, что оказавшись на плато, эти двое могучих животных не свалились с ног от усталости, было настоящим чудом.
Гордый совершенным подвигом, кучер повернулся к седоку, чтобы посмотреть, доволен ли он, но тот, черт бы его побрал, был поглощен совсем другим делом.
Сентак тихо переговаривался с Мюларом. Кучер попытался было разобрать обрывки их разговора, но то, что ему удалось расслышать, лишь подтвердило тщетность подобных попыток: спутники говорили на языке, не похожем ни на испанский, ни на итальянский, ни на английский. Сентак и Мюлар вели беседу на хинди.
– Семилан уже в пути? – спросил Мюлар.
– Да.
– Давид с ним?
– Да.
– Сражение, в ходе которого мой замечательный кузен покроет себя посмертной славой, должно состояться в половине первого.
– Кучер доставит нас вовремя?
– Обещал, что да.
– Он, надеюсь, не в курсе? – спросил Мюлар.
– Ты с ума сошел?
Когда берлина остановилась на проселочной дороге, с которой просматривался старый, построенный семейством Ланкассадов замок с массивными башнями и обветшавшими стенами, на часах пробило одиннадцать.
– Мне спуститься в селение? – спросил кучер.
– Нет, в этом нет необходимости.
– Ну что, хозяин, хорошо я вас довез?
– Ты был великолепен. На, здесь десять луидоров.
– Десять и три, всего будет тринадцать, господин граф, – ответил кучер, нарекая своего щедрого седока титулом. – Тринадцать! Нехорошее число, оно приносит беду, а я очень суеверен.
– Тогда держи еще, – сказал Сентак, протягивая еще два луидора. – А теперь найди какой-нибудь сарай, ферму, словом, крышу, под которой твои лошади могли бы отдохнуть, и дай им овса. Вполне возможно, что я воспользуюсь ими, чтобы вернуться обратно в Бордо.
– Но, полагаю, не столь быстрым аллюром?
– Нет-нет! – с улыбкой ответил Сентак.
Кучер уехал искать конюшню.
Что же до Мюлара с Сентаком, то они, прячась от посторонних глаз, по опушке небольшого леска направились к уже описанному нами колодцу.
Они добрались до него, не встретив по пути ни единой живой души, и на этот раз, в отличие от предыдущего, первым спустился Сентак. Мюлар последовал за ним, предварительно вернув на место камень, служивший колодцу стенкой.
Тем временем Андюс выполнил данное Кадишон обещание.
Облазив все закоулки подземелья, он в конечном счете обнаружил Жана-Мари, Танкреда и его друзей.
Те обшарили каждую трещину в подземных галереях и к тому времени уже совершенно отчаялись найти выход.
Даже те, кто почти никогда не впадал в уныние, были готовы потерять последнюю надежду.
– И все равно, – сказал Бюдо, – я уверен, что эти катакомбы напрямую сообщаются с внешним миром.
– Да, – ответил Жан-Мари, – но только с помощью люка, а он закрыт.
– В таком случае, – решительно молвил Мальбесан, – нужно вернуться туда и попытаться его открыть, пусть даже для этого нам придется засыпать пропасть найденными по дороге камнями.
– Ничего не выйдет, господа, – вдруг раздался за их спинами голос, прозвучавший под этими сводами странно и необычно.
– Кто это сказал? – спросил Танкред, направляясь в сторону, откуда донеслись слова.
– Я! – ответил тот, кому был адресован этот вопрос.
– Эге! – воскликнул Жан-Мари. – Да дарует мне Бог свое прощение! Это же Андюс! Андюс жив!
– Да, господа, Андюс жив, – ответил безногий. – И вы должны порадоваться в душе, что он не умер от полученного удара кинжалом, потому что без него вам ни за что было бы не выбраться из этого подземелья.
– Андюс! Главарь банды, который на костюмированном балу в страстной четверг сыграл роль повелителя Монкрабо?
– Он самый, – ответил Андюс. – Человек, который утром того же дня похитил из дома господина де Мэн-Арди его служанку Маринетту.
– Негодяй! – воскликнул Танкред.
– Полно вам, господа, не надо осыпать меня проклятиями. Вы здесь мои пленники – стоит мне захотеть, и вы умрете с голоду.
– Если, конечно, не найдем самостоятельно выход из этого чудовищного каменного мешка.
– Вы не сможете этого сделать по той простой причине, что открыть его можно только снаружи. Даже я, если за мной не придут, не смогу отсюда выйти.
Мэн-Арди и его друзьям Андюс солгал так же, как до этого солгал Кадишон.
На самом деле ему был известен очень узкий и низкий ход, которым тем не менее можно было вполне воспользоваться, чтобы покинуть подземную тюрьму, только вот ход этот вел в логово бандитов, бывший предводитель которых ни за что на свете не хотел заявлять о себе раньше назначенного им самим часа.
Бюдо, Мальбесан, Гонтран и Танкред с любопытством смотрели на странного собеседника, копошившегося у их ног.
– Но, господа, – продолжал тот, – это совершенно не мешает мне проявить благородство и предложить вам гостеприимство.
– В самом деле?
– Я пообещал вас спасти, причем всех, и сделаю это.
– Кому же вы дали подобное обещание?
– Одной особе, которую вы, гренадер, хорошо знаете.
– Кадишон! – воскликнул Жан-Мари, за последние полтора года больше не видевшийся ни с кем, кроме жены.
– Да, Кадишон, которой чудом удалось избежать смерти и которую я тоже спас. Ах! Хоть я и занимаюсь разбойничьим ремеслом, но время от времени не прочь оказать современникам какую-нибудь хорошую услугу.
