– А куда, к дьяволу, подевался Жан-Мари?
– Я здесь, господа, – твердым голосом ответил гренадер.
С этими словами он вошел в зал. Увидев Кадишон, которую гренадер держал за руку, все немало удивились. При виде молодой женщины Сентак и Мюлар не смогли скрыть своего изумления.
Жан-Мари сделал вид, что не заметил их замешательства, но при этом направился прямо к мужу Эрмины, по-прежнему сжимая в руке ладонь Кадишон.
– Вы господин де Сентак? – спросил он.
– Да, – ответил тот, стараясь придать голосу твердость.
– В таком случае вы убийца!
Сентак напустил на себя гордый вид.
– Я сказал «убийца»! – продолжал Жан-Мари. – И не позволю вам изображать удивление. Я обнаружил вас в этом логове и не вижу в этом ничего странного, потому как здесь вы аккурат на своем месте.
– Я попрошу вас! – возмущенно воскликнул Сентак.
– Не перебивайте нашего гренадера, господин де Сентак, лучше послушайте, – сказал Гонтран, – хотя ему известно далеко не все.
После этих слов саиль, казалось, был готов яростно наброситься на молодых людей.
– Господин де Сентак, – продолжал гренадер холодным, решительным тоном, – сейчас вы встанете на колени перед этой женщиной, которую попытались убить и которая спаслась только чудом.
Сентак не сдвинулся с места.
– На колени, вам говорят! – закричал Жан-Мари, кладя свою тяжелую ладонь мужу Эрмины на плечо.
Индийский принц по-прежнему не выказывал никакого желания подчиняться.
Тогда Кадевиль, силы которого удесятерились от гнева, вынудил Сентака пасть к ногам Кадишон.
– Теперь, – добавил он, – просите прощения у моей жены, просите прощения, или клянусь – я вышибу вам мозги, как злобной твари, коей, собственно, вы и являетесь, и освобожу мадам де Сентак от ужасной муки, которую она терпит, будучи связанной с вами узами брака.
Сентак понятия не имел, что предпринять в сложившейся ситуации.
– Будете просить у нее прощения? – вновь спросил Жан-Мари, взводя курок пистолета.
Сентак решился.
– Я не отказываюсь принести извинения, тем более что вижу свою ошибку, – сказал он. – Это не она меня тогда…
– Лжец! Одно слово! Мне от вас нужно одно-единственное слово: простите!
– Простите меня, мадам, – прошептал Сентак.
Кадишон, даже не удостоив взглядом негодяя, застывшего в смиренной позе, повернулась к нему спиной.
Тогда саиль вскочил, черты его исказились от гнева, он закричал:
– Я еще отомщу!
– Не советую, – произнес Кастерак. – Послушайте меня – здесь вам больше делать нечего. Уходите и не забудьте своего верного приспешника.
Мюлар и его хозяин тут же исчезли.
Жан-Мари выбрался из подземелья и отправился восстанавливать проход, через который раненые и их избавители смогли наконец покинуть эти катакомбы.
Часть вторая. Ошибка
I
Когда в таком городе, как Бордо, столь богатая дама, как мадам де Сентак, становится жертвой загадочной болезни, это событие тут же становится первейшим сюжетом для повсеместных разговоров.
Поэтому об Эрмине и ее недуге говорили все, кому не лень, даже в монастыре, куда поместили Маринетту, считавшую ее своей благодетельницей.
Мэн-Арди и все те, кто принимал участие в судьбе юной девушки, не посчитали нужным сообщить настоятельнице монастыря о таинственных открытиях, сделанных Кастераком.
Поведать этой достойной даме о том, в чем мадам де Сентак обвиняла мужа, было бы неуместно. Первым делом, она не должна была ни о чем подозревать по причине крайне деликатного положения девушки.
Поэтому как только по городу распространился слух, что мадам де Сентак серьезно больна, настоятельница вызвала Маринетту и сказала: – Мое милое дитя, только что мне сообщили скверную новость.
Поначалу юная девушка подумала, что ей сейчас объявят о невозможности дальнейшего пребывания в монастыре, и задрожала, потому как чувствовала себя в его стенах очень счастливой.
– О какой такой скверной новости вы говорите, матушка-настоятельница? – спросила она с тревогой в голосе.
– Я узнала, что знатная дама, сделавшая вам столько добра…
– Мадам де Сентак? – воскликнула Вандешах.
– Да, дитя мое, мадам де Сентак серьезно больна.
– Ах! Боже мой!
– По всей видимости, она упала.
– У себя дома?
– Да, дома, в гостиной, в присутствии мужа, – ответила настоятельница.
– Ее муж при этом присутствовал? – спросила Маринетта, испытывая явный испуг.
– Да. В результате у нее случилось воспаление мозга, и теперь ее жизнь в опасности.
– Бедная мадам де Сентак!
– В сложившихся обстоятельствах, дитя мое, вам надлежит выполнить свой долг, – продолжала настоятельница. – Вы знаете, о чем я говорю.
– Я готова, матушка, – сказала Маринетта, страшась неправильно истолковать слова монахини.
– Одна из наших сестер проводит вас к благодетельнице.
– Меня?
– Да, дитя мое, вас. Вы удивлены?
Юная девушка не ответила.
– Вы пребываете в том возрасте, когда нежный уход за несчастной больной может принести огромную пользу.
Маринетта от удивления открыла рот.
– Но, матушка… – сказала она.
И вдруг осеклась.
Ей в голову пришла мысль, что если мадам де Сентак не сообщила настоятельнице о причинах, заставивших спрятать Маринетту подальше от глаз саиля, то самой ей делать это тем более не стоит.
– Что с вами, дочь моя?
– Ничего, матушка.
– Тогда ступайте в свою комнату, дитя мое, и одевайтесь. Через полчаса вы вернетесь к мадам де Сентак и, полагаю, будете оставаться у ее постели все время, пока сия благородная дама будет болеть.
Это случилось в тот самый день, когда Семилан и Давид отправились в Бореш, где юноша должен был найти свою смерть.
Маринетта быстро оделась и с тяжелым сердцем покинула обитель, где ее так хорошо спрятали. Карета доставила ее к Эрмине, и она вместе с сопровождавшей ее сестрой вошла в дом.
Больная металась в бреду. Нам нет нужды добавлять, что Маринетту она даже не увидела и что девушка пришла в ужас при виде той страшной печати, которую за столь короткое время на нее наложила болезнь.
Когда она вошла в комнату Эрмины, там находился доктор Брюлатур, с тревогой следивший за развитием болезни.
