– Ну, во-первых, там был этот безногий.
– Ах! Этот никого не выдаст, у него на то есть веские причины.
– Затем, – продолжал Семилан, – вы и Бюдо.
Гонтран нетерпеливо его перебил:
– А еще господин де Сентак, его слуга-индус и вы, господин де Самазан.
– Совершенно верно, – ответил Семилан.
– Тогда я вам вот что скажу, сударь! На Кадевиля донес кто-то из вас троих.
– Вполне возможно, – ответил молодой разбойник.
– Может, вы?
– Боже милостивый, – возразил Семилан, – сударь, после подобного вопроса у меня есть все основания разгневаться…
Гонтран махнул рукой – в знак того, что ему все равно.
– …и оставить ваши слова без ответа, – продолжал Самазан.
– Молчание – знак согласия, – заметил Гонтран.
– Не всегда. Как бы там ни было, поверьте, если бы, кроме меня, донести на гренадера было бы некому, он до сих пор прятался бы в своем убежище и даже смог бы дожить там до глубокой старости.
– Вы даете мне слово чести?
– Да, даю.
– Значит, гренадера предали либо господин де Сентак, либо Мюлар.
– Сей вопрос, сударь, надо прояснить, – ответил Семилан. – Мы все чрезвычайно в этом заинтересованы и просто обязаны во всем разобраться.
– Правда ваша. Я поговорю с господином де Сентаком.
– Может, лучше спросить у полиции? – заметил бандит.
– Дело в том, что я никого там не знаю.
– Тем хуже, потому как если бы мы узнали имя доносчика, отпираться ему было бы бесполезно.
– Я повидаюсь с друзьями и мы примем то или иное решение.
– Что же теперь с этим бедным гренадером сделают? – спросила Эрмина, хранившая молчание, пока Семилан и Кастерак обменивались этими притворно любезными фразами.
– Судя по всему, мадам, его казнят.
– Как! Опять?
После этого наивного восклицания нельзя было сдержать улыбку. Эрмину и саму охватил мимолетный приступ веселости.
– По правде говоря, этого несчастного однажды уже расстреливали, – добавила она. – И теперь было бы более гуманно отдать должное той ловкости, с которой он совершил побег…
– Иными словами, – перебил ее Гонтран, – полиции, точнее, военным властям, лучше было бы его не трогать и позабыть эту старую историю.
– В то же время, если на него донесли…
– То было бы намного умнее предупредить Жана-Мари, чтобы он спрятался, а доносчика наказать, обвинив в том, что он посмеялся над правосудием.
– Нам легко рассуждать, – сказала Эрмина.
– А как поступят с Кадишон? – спросила Маринетта, поднимая на Семилана свои большие глаза.
– Кадишон? Ее, по-видимому, передадут в руки полиции, обвинят в содействии побегу возлюбленного и определят наказание.
– Возлюбленного, который через несколько часов после освобождения стал ее мужем! – сказал Кастерак.
– Верно, говорили, что так оно и было.
– Но тогда его казнят не сразу, – заметила Эрмина.
– Почему?
– Потому что при рассмотрении судом дела его жены он будет проходить сообщником.
– Вы правы.
– А это может продлиться не один день.
– В самом деле.
– Как знать, может, тем временем ему вновь удастся спастись.
– Да и потом, – вставила слово Маринетта, – мне кажется, что этого человека вряд ли осмелятся казнить, ведь поступок его, в общем-то, был совершенно незначительный, а за эти полтора года вполне заслужил себе свободу.
– Вы правы, дочь моя. Генералу не останется ничего другого, кроме как обратиться с прошением помиловать гренадера.
– Но удовлетворят ли его ходатайство?
В этот момент в салоне, где наши герои вели беседу, содержание которой мы только что передали, вошел де Сентак.
Увидев его, Семилан, до этого пожиравший Вандешах глазами, напустил на себя вид полнейшего спокойствия и равнодушия.
Что касается Кастерака, у которого давным-давно сложилось мнение о Сентаке, то его лицо в этот момент посуровело и он не произнес ни звука.
Иными словами, появление мужа Эрмины было принято в этом маленьком обществе, что называется, холодно.
Маринетта смертельно побледнела. Эта деталь не ускользнула от внимания Семилана, бросившего на саиля взгляд, лишенный той улыбки, которая так смягчала его облик.
В его взоре явственно читалась угроза.
– Как вы себя чувствуете, моя дорогая? – спросил Сентак у Эрмины.
– Отлично.
– Тем лучше. Ваш покорный слуга, господа.
Молодые люди поклонились.
Вандешах Сентак не сказал ничего и удовлетворился лишь тем, что посмотрел на нее глазами, в которых полыхнул мрачный огонь.
Заметив его взгляд, молодой бандит, помимо своей воли, вздрогнул. Юная девушка и правда оказала на Семилана живейшее впечатление.
Это матово-белое лицо, чуть тронутое загаром, эти большие черные глаза, в которых, если можно так выразиться, отражалась ее душа, эти изумительные пепельные волосы с теплым оттенком – все это пленило негодяя, который почувствовал, что все его естество переполняет доселе неизведанное чувство.
– А правду говорят, – вдруг спросил Сентак, – что известного нам гренадера Жана-Мари поймали и арестовали?
– Так оно и есть, – ответил Семилан.
– Ах! Вот уж не везет парню, – с улыбкой сказал саиль. – Теперь его песенка спета.
– Прошу прощения, господин де Сентак, – сказал Кастерак, – но мне хотелось бы задать вам один вопрос.
– Я весь внимание. О чем вы хотите меня спросить?
– Об этом гренадере. Во время событий, в результате которых юный Давид оказался в столь плачевном состоянии, мы встретили Жана-Мари в подземелье?
– Верно.
– И кроме нас, его тайной больше не владел никто.
– Никто? Почему вы так решили?
– Он сам мне это сказал.
– К чему вы клоните?
– К тому, что на него донесли, и для вас, как и для нас, вопрос чести – выяснить, кто совершил эту гнусность и обрек на смерть в высшей степени хорошего и интересного человека.
– Я не разделяю вашего мнения, – сказал Сентак. – Для меня этот солдат, заслуживающий смертной казни, не представляет никакого интереса. И мне наплевать, жив он или мертв.
– Ваш ответ меня удивляет.
– Почему?
– Потому что на вас, с вашего позволения, больше всех падает подозрение в причастности к беде, постигшей Жана-Мари.
