Когда все всадники, коим предстояло лоб в лоб сшибиться со стоящими в оборонительном строю ратями Ильяс-Ходжи, проскакали мимо и осела поднятая их копытами пыль, Тимур снова вгляделся в картину видоизменяющегося горизонта.
Он темнел очень быстро. Намного быстрее, чем это можно было себе представить, и намного быстрее, чем того хотел колчерукий хромец, застывший в одиночестве в тылу собственного войска.
Казалось, он просто заворожен этим грандиозным зрелищем, но оказалось, он выбрал этот момент для размышлений. И когда первый воздушный язык, предвестник неизбежной бури, коснулся волосяного хвоста, торчащего из шишака его шлема, Тимур подал знак телохранителям, стоявшим в некотором отдалении. Они мгновенно приблизились.
– Исмаил, – сказал он одному из них, – поезжай сейчас же в становище и приведи сюда кокандского посланца.
Половина неба была погребена под синевато-сизыми глыбами, движение воздушных масс перестало быть бесшумным. После того как от дымного брюха передовой тучи отвалилось несколько полыхающих волосин, тяжелый грохот обрушился на равнину.
Тимур оглянулся в ожидании посланного в лагерь телохранителя. Тот факт, что Исмаил долго не возвращался, ему явно не нравился.
Стоило на некоторое время стихнуть небесному громоизвержению, как спереди раздался как бы его отголосок. Не такой величественный, но с ужасающей, душераздирающей нотой в самой своей сердцевине.
– Скачет! – крикнул второй телохранитель.
Да, действительно, одинокая фигура приближалась со стороны лагеря. С левой стороны, как бы ударяя во фланг армии Хуссейна, валила стена дождя, хлеща опережающими струями горячую, взрывающуюся паром землю.
Исмаил подскакал как раз в тот момент, когда Тимура накрыло первым водяным опахалом, в тот момент, когда над головами эмира и его телохранителей лопнуло небо, вышвырнув целую кучу огненных костей на стол кровавой игры, поэтому первые слова прискакавшего утонули в этом шуме.
– Что ты сказал, повтори!
– Его нет!
– Ты посмотрел в других кибитках, может, он просто…
Телохранитель безжалостно покачал головой:
– Приставленный к нему человек зарезан.
И тут небо лопнуло во второй раз.
Кокандский хан никого не посылал, это был… но с этим потом. Вред, который этот подосланный обманщик мог принести, уже принесен, теперь надо разобраться с тем, что может натворить гроза.
А гроза старалась вовсю. В считанные мгновения глинистый такыр превратился в месиво. Липкое, как смола. Оно было не слишком глубоким, едва покрывало лошадиные копыта, но и этого было вполне достаточно, чтобы буквально обездвижить всю конницу. И вслед за водяными стрелами посыпались стрелы оперенные и смертельные.
Чагатаи, как уже говорилось выше, располагались на всхолмии, поросшем степной колючкой, то есть имели под ногами более-менее устойчивую опору.
Визг, вой, проклятия и все, что только можно вообразить себе, разносилось над гибнущей в объятиях предательской глины ратью. Лошади падали, бились и ржали, пытаясь встать на ноги, ломая в то же время ноги своим всадникам, ярость плеток их не вразумляла, а приводила в еще большее бешенство. Хуссейн пытался командовать, он не терял присутствия духа, так же как командующий унгкул-бронгаром (правым крылом) Келиб, равно как и славный и отчаянный Курбан Дарваза, возглавлявший левое крыло – сунгкул-джувонгар. Есть ситуации, когда мужество и стойкость воинов бессильны, не многим полезнее при этом решительность и упорство полководцев.
Непонятно, кто отдал приказ отходить. Впрочем, что тут гадать. Но что надо спасать свою шкуру, было ясно абсолютно всем. Раскачиваясь, как пьяная, волоча облепленные подлой грязью копыта, получая в спину отравленные стрелы и ядовитые насмешки, потащилась победоносная армия Хуссейна к своему боргаку – становищу.
Дождь продолжал лить, в нем было столько мощи, что он мог бы погубить еще десяток армий на этом куске жидкой земли.
Но нет худа без добра. Насмотревшиеся, что случилось с нападавшими, чагатаи не решились их преследовать, справедливо рассудив, что с ними липкая глина может сыграть ту же кровавую шутку. Как бы не превратилась ослепительная победа в грязное поражение. Таким образом у Хуссейна появилось время на то, чтобы спасти тех, кто не был погребен под телами собственных коней и не погиб от вражеских стрел.
Глубокой ночью, не дожидаясь, когда земля подсохнет, армия эмиров отправилась на юг.
Братья ехали в одной кибитке и молчали. Даже выпитый бурдюк вина нисколько не смягчил горе испытываемых переживаний. Чтобы не наносить брату дополнительных душевных ран, Тимур не стал ему рассказывать про историю с кокандским посланцем. Поражение было неизбежно, что можно сделать, если их перехитрили люди и возненавидела природа!
Расстались братья так же молча. Конечно, они понимали, что это не ссора, но вместе с тем догадывались, что вчерашняя гроза проложила между ними еще одну преграду, и кажется, немалую.
Об обороне Самарканда теперь не могло быть и речи, следовало сначала зализать раны.
Глава 3
Стены Самарканда
О Боже, да не будет того, чтобы нищий
стал почтенным человеком!
Шараф ад-Дин Али Язди
Весть о разгроме армии эмиров достигла города через несколько дней после сражения. Она многих повергла в уныние и панику. Многих, но не всех. Те, кто мог видеть в это время Маулана Задэ, с удивлением обнаруживали, что он сделался бодр, деятелен, разве только не весел. Примерно так же держали себя Хурдек и-Бухари, Абу Бекр, их друзья и приближенные. Они словно почувствовали, что пробил их час. Повсюду сновали какие-то непонятные люди, вооруженные кинжалами, сосредоточенные и неразговорчивые. Выяснилось, что в городе полным-полно шиитских дервишей, они покинули места своего обычного обитания среди окраинных развалин, ими кишели рынки и улицы. Лавочники, и состоятельные, и небогатые, собирались в чайханах и обменивались бесконечными слухами. Главные касались того, что будет дальше.
Что будет делать Ильяс-Ходжа?
Что будут делать эмиры?
Кого будут убивать?
Кого просто ограбят?
Городские стражники как-то в одночасье утратили свою представительность и предпочитали не показываться в людных местах.
На базарах было много народу, как в обычные дни, но торговля практически замерла. Райаты из окрестных селений не появились утром со свежими фруктами и овощами. Все восприняли это как очень дурной сигнал.
Сказать, что неопределенность изводит и утомляет, значит, сказать малую часть правды. Город стал напоминать котел с закипающей похлебкой, да простится нам это избитое сравнение. По большей части «люди базара» были готовы и согласны на любой из двух мыслившихся реальными путей развития. Если эмиры решатся защищать город, обладатели домов, караван-сараев и лавок готовы были им за это платить. Если Ильяс-Ходжа одержит полную и решительную победу, они в принципе были готовы платить и ему. Разница между первым и вторым была для «людей базара» только в том, что чагатаю платить нужно было намного больше. В той или иной форме посетители почти всех чайхан и харчевен сходились на том, что платить придется. Желательно, конечно, поменьше.
