Он вошел внутрь.
Стражники приняли обычное положение. И вдруг у них за спиной раздался сдавленный крик. Они бросились внутрь, и вот какая картина открылась их глазам.
Посреди шатра на большом серебряном блюде лежали две отрезанные головы, и обе смотрели тусклыми глазами на вошедших.
Все вокруг было залито кровью.
В углу валялись завернутые в одеяла тела.
Сквозь отверстие в крыше шатра падал яркий утренний свет, подчеркивая жуткую мертвенность лежащих голов и тусклый отблеск их глаз.
Но самое главное – головы принадлежали Буратаю и Баскумче.
Придя немного в себя, Ильяс-Ходжа велел казнить стражников, дежуривших возле шатра той ночью. Он не спрашивал, кто убил его лучших и вернейших помощников. Он задавался только одним вопросом: случайно ли он сам избежал беззвучной смерти или…
Но если он и среди своего войска не защищен от кинжала тайных убийц, то…
Такими страшными сомнениями был обуян чагатайский царевич. Он потерял уверенность, стоит ли ему продолжать осаду страшного города Самарканда. И когда пришло известие, что разгромленные им и дождем эмиры Хуссейн и Тимур собирают силы, чтобы явиться на защиту города, Ильяс-Ходжа отдал приказ – отступать.
Глава 6
Кан-и-Гиль
Вернувшись в город своего детства, ты не станешь ребенком.
Встретившись с другом, предавшим тебя, ты подумаешь не о дружбе, но о предательстве!
Фаттах аль-Мульк ибн-Араби, «Книга благородных предсказаний»
Кан-и-Гиль – название места, где, встретившись после недолгой разлуки, братья-эмиры разбили свои шатры.
Не слишком они обрадовались друг другу, лед, появившийся в их сердцах после «грязевой» битвы и отступления из Самарканда, и не думал таять. Но глубоко заложенный в них инстинкт власти подсказывал каждому, что в данной ситуации им надлежит действовать совместно. Нельзя было допустить, чтобы у новых хозяев города хоть на мгновение появилась надежда на то, что они смогут сыграть на недоверии эмиров друг к другу.
Так что они, не сговариваясь, поставили свои богатые шатры рядом, повсюду появлялись вместе и всячески демонстрировали полное взаимопонимание. Люди наивные или несведущие могли подумать, что вернулись времена первоначальной дружбы Хуссейна и Тимура. Оба эмира очень желали, чтобы именно такое мнение сложилось у сербедарских вождей.
На следующий день после воссоединения ратей этим вождям было выслано приглашение на дружескую встречу. Гонцы, отправленные с этим приглашением, должны были создать у Маулана Задэ, Хурдека и-Бухари и Абу Бекра ощущение, что эмиры восхищены их действиями, полностью их одобряют и предлагают подобающим образом вместе отпраздновать такое великое событие, как разгром чагатайской армии.
Для этой цели от Хуссейна был выбран хитроумный Масуд-бек, от Тимура – его визирь, увечный Байсункар.
Как только посланцы дружбы прибыли в город, сербедарские вожди собрались на совет. На нем стоял всего лишь один вопрос: как вести себя дальше?
Было понятно, что Хуссейн и Тимур не ангелы и главная их цель… отнять у победителей плоды их победы. Но, с другой стороны, все трое понимали, что именно появление конницы эмиров явилось одной из причин отступления Ильяс-Ходжи и, стало быть, они имеют какую-то часть в плодах победы. Так что предстояло определить размеры этой части.
– Дружба! Они нам предлагают дружить?! – хохотал Абу Бекр, лупя себя огромными красными ладонями по обширному животу, обтянутому дорогим халатом.
– Такую дружбу предлагает сборщик податей райату, а волк ягненку. Как только мы впустим их в город, и нам, и всем делам нашим придет конец. И все вернется на прежние пути, богатый снова станет богатым, а тот, кто всю жизнь был согнут непосильной работой, вновь будет вынужден согнуть свою спину. И хорошо еще, если палка вернувшегося господина хотя бы первое время будет эту спину щадить.
Разговор происходил во дворе дома Джафара ибн-Харани. Торговец индийскими пряностями всегда с тайной симпатией относился к сербедарскому движению вообще и к Маулана Задэ, в частности. А теперь, когда висельники пришли к власти, поспешил эти отношения укрепить. Он справедливо рассудил, что любой власти, как бы она себя ни называла, рано или поздно понадобятся те, кто умеет торговать. Так почему не стать первым, а стало быть, и главным торговцем новых правителей? Он обратился к трем вождям с почтительнейшим предложением перебраться из неудобного дома начальника городской стражи в его дом, значительно более обширный и роскошный. Купец, разумеется, предупреждал, что ни в коем случае не собирается тревожить спокойствие гостей своим хозяйским присутствием. Он поселится в другом доме и будет терпеливо ждать того светлого часа, когда кто-нибудь из вождей не захочет его увидеть.
Солнце еще только начало свое восхождение к полуденному трону. Воздух был легким, но вместе с тем густо напоен приятными запахами, свойственными этому времени суток. Под раскидистыми непроснувшимися деревьями, на ковре неописуемых размеров, возлежали советующиеся, ели, пили и разговаривали о вещах, которые могли впрямую повлиять на их ближайшую судьбу.
– Я тоже не верю им, – сказал Хурдек и-Бухари, – они ласковы, пока не все в их руках. Чего я могу ждать от Хуссейна, когда он знает, что когда-то я грабил караваны, принадлежавшие его отцу?
Эти слова вывели Маулана Задэ из состояния задумчивости, в котором он находился.
– Караваны?
– Да, караваны. – Хурдек и-Бухари усмехнулся: – Ты забыл, что когда-то я был разбойником. Но даже если ты забыл, Хуссейн не забудет никогда.
– Так же как и то, что я – простой ремесленник. Что я никогда не стану вровень с ним. И чтобы я не попытался это сделать, пока в моих руках есть сила, врученная мне народом, он, клянусь Аллахом, постарается меня убить, – сказал Абу Бекр.
– А почему вы все время говорите только о Хуссейне? Ведь их двое, названых братьев.
Стрелок из лука помотал головой:
– Из увечного человека никогда не получится настоящего правителя.
Абу Бекр согласился:
– Хуссейн намного знатнее, и уже давно у них все решает он, так все говорят.
Маулана Задэ на это ничего не ответил и снова впал в задумчивость. Соратники его не тревожили. В их отношении к бывшему богослову в последние несколько дней произошли определенные изменения. Они конечно же слышали о том, что случилось в шатре Буратая и Баскумчи, и хотя Маулана Задэ ни о чем прямо не говорил, они внутренне признали его полное над собой превосходство.
Всегда чувствовали, а теперь признали окончательно. Ни один, несмотря на свою огромную физическую силу и большой авторитет среди ремесленников Самарканда, ни другой, несмотря на разбойничью славу и невероятное мастерство во владении оружием, не могли себе даже представить, как можно было сделать то, что сделал этот рябой хитроглазый сербедар.
