Мы опаздывали; музыка заиграла, как только мы заняли свои места в зале; мысли об этом новом осложнении в нашей судьбе закружились в моей голове, но, увы, мне пришлось, чтобы не допустить промах, сосредоточиться на хорошо заученных, но трудных фигурах танца. У меня не хватило духу сказать девушке даже несколько слов о напряженной сцене, которую мы только что оставили; впрочем, и Фелиция была не в лучшем состоянии. Даже в перерывах между танцами, когда другие пары стояли в стороне от нас, мы говорили только о музыке, о великолепной отделке пола, о внезапной перемене погоды от звенящего мороза до густого тумана и мелкого моросящего дождя.
Танец закончился, и мы вдвоем, составляя лишь малую часть влюбленных парочек, направились к выходу из бального зала, как вдруг Фелиция прижалась к моей руке.
– О, Роберт, мы не должны… мы не смеем… – прошептала она. – Порочно и безнравственно желать смерти кому бы то ни было. Но подумай только – если бы они сошлись в поединке… если бы это случилось… – это бы вновь дало жизнь тебе и мне… и не только нам…
Конец этого вкрадчивого преследования нашего Дяди…
– Дорогая, – прошептал я в ответ, – это может случиться. Подтолкни парня, и пусть судьба Сен-Лаупа окажется врученной Далримплу; а этот громила лишен милосердия.
– О, Роберт, грешно желать этого. Я не смогу помочь этому. Я должна буду платить за это так много – и так долго! Я стала твердой, чтобы вынести ниспосланные нам испытания.
Но сейчас, когда нам представился этот счастливый шанс, мне кажется, если он не сбудется, мое мужество, словно взорванная скала, разлетится на мелкие кусочки. И она вцепилась в мою руку обеими руками, а ее лицо так красноречиво обратилось ко мне, что старый джентльмен в дверях комнаты для карточных игр тактично; отвернулся.
– Даже тяжелое ранение может спасти нас. – Я старался придать ей стойкость и в то же самое время не потерять свою собственную голову, пытаясь мыслить рационально. – К тому времени, когда Сен-Лауп залечит сломанное плечо или простреленное навылет тело, коммерческие дела нашего дяди, вероятно, улучшатся настолько, что, найдя кредит где-нибудь еще, он сможет рассчитаться с французом сполна.
– Ах, ты так думаешь? Но сломанное плечо! – Она дрожала так сильно, что мой гнев ярким факелом полыхнул против этого хитрого и коварного негодяя, служащего причиной столь острых страданий девушки.
– Я молю Бога, – горячечной скороговоркой тихо пробормотал я, – чтобы Далримпл убил его. Если этого не случится, негодяй постарается убить меня, на какой бы риск ему при этом не пришлось пойти.
Но мои слова привели ее в какое-то неистовое, исступленное состояние, ее пальцы выбивали барабанную дробь на моей груди, а жаркое дыхание, вылетающее со словами возражений, почти опаляло кожу на моем лице, так что я принужден был взять ее за руку и провести вперед на один-два шага, чтобы занятые самими собой влюбленные парочки, разделяющие вместе с нами уединение этого места, не обратили на нас излишнего внимания. Мы стояли рядом, ее руки были сплетены с моими, она поднялась на цыпочки и ее тело почти коснулось моей груди, как вдруг перед нами неожиданно возник Сен-Лауп.
Когда мы обратили на него свои взоры, он улыбался – улыбался той же улыбкой, которая змеилась по его лицу в те сумерки в лесу старого Пита, когда он нашел мое раненое тело на ее коленях.
– Я умоляю простить меня за вторжение, – начал он после непродолжительной паузы, во время которой его быстрый сверкнувший взгляд, резвясь и оценивая, прошелся по нашим лицам, – но я оказался не в состоянии избежать дуэли с мистером Далримплом. Я полагаю, мы должны встретиться с ним на рассвете. Роберт, мой дорогой кузен, не будете ли вы достаточно добры нанести визит мистеру Дженкинсу и обсудить с ним детали предстоящего поединка? Фелиция, любовь моя, не окажете ли вы мне честь этим танцем? Я испытываю полную уверенность в том, что ваша тревога за исход завтрашней дуэли не может повлиять на ваше настроение и лишить меня радости танца с вами.
– В таком случае, мосье, вам известна лишь малая часть моего беспокойства, – парировала она с иронией, достойной его собственного сарказма.
– Послушайте, сэр! – вспыхнул я, когда он своими пухлыми пальцами потянул ее за безволь ную руку. – Вы удостаиваете меня ответствек ности, которую я не могу от вас принять.
– Потому что вы искренне и горячо надеетесь, что завтра утром пуле юного Далримпла удастся найти мое сердце? Мой дорогой мальчику в этой надежде таится моя безопасность, хотя вы и способны ненавидеть меня так сильно, как вы полагаете, это удается вам. Оставляя эту нена висть вам, я даже прошу вас быть моим секундантом. Ведь мы знаем вашу совестливость, не так ли, любимая? – И со смехом и игра вым похлопыванием по запястью Фелиции он увлек ее в зал, как только первые сильные аккорды виолончели призвали танцоров на места.
Время было два часа пополуночи, гости разъезжались, и только в этот момент мне представ вился удобный случай поговорить с Сен-Лаупом еще раз. А до этого я нашел молодого лейтенанта драгунов, согласившегося помочь мне. С Дженкинсом и еще одной личностью из той же компании мы согласовали детали дуэли – противники на рассвете стреляются на пистолетах на двадцати шагах на берегах реки милей выше города – и руководил я нашим совещанием так небрежно, что даже мой дядя не догадался о том, что запах несчастья уже витал в воздухе. Дядя повел Фелицию к своему экипажу с той высокомерной и величавой изысканностью, которая была подобна величественному, полному несравненного достоинства трепетанию крыльев его носа, и Сен-Лауп наклонился над ее рукой с самонадеянной убежденностью в том, что он, если она позволит, непременно на следующий вечер нанесет ей визит.
– Мой дорогой Роберт, в нашем распоряжении немногим более трех часов до того момента, как мы вновь должны быть на ногах. Не проведете ли вы их со мной в моем доме? Я должен облачиться в не столь яркие и бросающиеся в глаза одежды, в то время как вы в этом не нуждаетесь. И я обещаю вам бутылку, или даже две, превосходного бургундского, чтобы заполнить эти часы ожидания. Сегодня будет долгая ночь, и я уже послал приказание моему человеку приготовить мой экипаж, который доставит нас в половине седьмого к месту встречи с мистером Далримплом.
Моя душа пребывала в таком состоянии, что я готов был принять любое приглашение, избавляющее меня от этих часов одиночества в моем доме, в котором сейчас и всю мою жизнь будет незримо витать призрак присутствия той, которая хранила в своем сердце столько сострадания и жалости и так тщетно искала прибежища под его крышей. Поэтому я немедленно принял предложение Сен-Лаупа. Но когда мы бок о бок побрели сквозь густой туман и мелкий моросящий дождь вверх по долгой холмистой дороге, я захотел узнать, бывало ли хоть раз, чтобы главное действующее лицо на поединке и его секундант испытывали в последние перед дуэлью часы те же чувства, какие владели нами: мною – ненависть и страх к Сен-Лаупу, а им – жестокость и ненависть ко мне; и если уж этим людям достались такие роли, способны ли они были столь же умело скрывать свои истинные чувства, как это делали мы.
