Это очень отличалось от традиционной республиканской практики, особенно когда Август нагромоздил многочисленные титулы и должности друг на друга: власть трибуна дополнительно к правам консула была неслыханной; не менее странным казалось быть жрецом не одного, а всех крупных римских храмов. Несмотря на последующие обвинения в лицемерии, едва ли Август использовал эти удобные, старомодные титулы, чтобы притворяться, будто возвращается к политической системе прошлого. Римляне в массе свой были достаточно наблюдательными, чтобы не заметить автократию, скрывающуюся за фиговым листом «прав консула». Хитрость заключалась в том, что Август ловко поставил традиционные слова и выражения на службу новой политике, оправдывая и обосновывая новую вертикаль власти систематической реконфигурацией старого языка.
А еще его правление представлялось неизбежным, как часть естественного и исторического порядка, часть мироустройства. В 8 г. до н. э. сенат постановил (кто знает, под каким нажимом), что месяц секстилий, следующий за июлем Юлия Цезаря, следует переименовать в август, и таким образом Август стал частью естественного течения времени, чем и остается до наших дней. Лишь за год до этого наместник провинции Азия думал в том же направлении, когда уговаривал местное население гармонизировать свой календарь с жизненным циклом императора и начинать гражданский год в день рождения Августа. 23 сентября, утверждал этот правитель (его слова дошли до наших дней в надписи на камне), может «по справедливости считаться равным началу всех вещей… потому что [Август] придал другой вид целому миру, тому миру, который бы увидел свой конец… если бы он не родился». В Риме, возможно, язык не был столь непомерно велеречивым и льстивым, но даже там мифы и религия могли послужить полезным подкреплением для положения Августа. Его притязания на происхождение напрямую от Энея помогали представить императора как воплощение римской судьбы, предопределенного нового основателя Рима.
Эта концепция, безусловно, присутствует в эпической истории Энея у Вергилия с очевидными параллелями между императором и легендарным героем-основателем. Но также это явно заметно в скульптурной программе нового Форума Августа. Там были крупные статуи как Энея и Ромула, так и Августа, стоящего в триумфальной колеснице в центре площади. Окружающие его портики и аркады были полны десятков других статуй, изображающих известных людей Республики – от Камилла и нескольких Сципионов до Мария и Суллы, каждая с коротким текстом, резюмирующим притязания того или иного на славу. Очевидное послание заключалось в том, что все течение римской истории вело к Августу, который наконец-то встал во главе государства. История Республики не была предана забвению; она превратилась в безобидный фон для могущества Августа, уходящего корнями в само происхождение Рима. Или, другими словами, Август взял бразды правления тогда, когда прежние политические механизмы Рима пришли в упадок. Было широко известно, что он родился в 63 г. до н. э., в год заговора Катилины. Светоний даже утверждает, что Октавий-отец задержался дома из-за рождения сына и поэтому опоздал на одно из больших выступлений Цицерона в сенате в связи с заговором. Насколько нам известно, сенат 23 сентября не собирался. Независимо от того, является ли эта история придуманной, ее цель – представить один и тот же день как конец республиканской политики, явленный в моральной испорченности Катилины, и одновременно начало жизни императора.
Однако также играла свою роль и гораздо менее возвышенная прагматичная политика. Искусство, религия, миф, символ и язык, от поэзии Вергилия до скульптурного великолепия нового Форума, использовались для укрепления нового режима. Но Август также предпринял вполне практические шаги для укрепления своего положения, гарантировав, что армия будет верна ему и только ему, отрезав своих потенциальных противников от поддержки солдат и простых людей и трансформировав сенат из аристократии борющихся между собой династий и возможных соперников в аристократию «выслуги». Классический «браконьер, ставший лесником», Август постарался гарантировать, что никто не сможет последовать примеру его собственной юности, то есть собрать частную армию и завоевать государственную власть.
Он захватил монополию на военную силу, но его режим не был похож на военную диктатуру наших дней. По нашим понятиям в Риме и Италии этого периода удивительно мало солдат. Почти 300 000 римских воинов находились на безопасном расстоянии, возле границ римского мира и в зонах текущих военных кампаний, и лишь весьма небольшой контингент, включая силы безопасности под названием Преторианская гвардия, базировался в Риме, который оставался демилитаризованной зоной. Но Август занял такой пост, который ранее не занимал ни один римлянин: главнокомандующий всеми вооруженными силами, который назначал высших офицеров, решал, где и против кого должны воевать легионы, и по определению объявлял все победы своими, кто бы ни командовал на деле.
Также он обезопасил свое положение, разорвав узы зависимости и личной преданности между армиями и индивидуальными командующими во многом благодаря простой и практичной пенсионной реформе, которую можно признать одной из самых значительных новаций всего его правления. Август установил единообразные условия армейской службы, закрепив стандартный срок в 16 лет (вскоре увеличенный до 20) для легионеров и гарантировав им после службы выходное пособие за счет государства примерно в 12 годовых окладов или эквивалент в земельном выражении. Такое решение раз и навсегда покончило с упованием солдат на своего генерала, от которого они прежде получали все это. Подобная зависимость армии от полководца в вопросе обеспечения своей пенсии несколько раз за последнее столетие Республики приводила к тому, что личная лояльность командиру оказывалась выше верности Риму. Другими словами, после сотен лет существования полугосударственной-получастной армии Август полностью национализировал римские легионы и отстранил их от политической жизни. Преторианская гвардия продолжала быть политической силой (просто из-за ее близости к центру власти в Риме), и это представляло некоторую проблему, но все же легионеры, дислоцированные в пригороде Рима, за последующие два века сыграли главную роль в коронации императоров лишь во время двух коротких периодов гражданской войны – в 68 и 69 гг. и затем в 193 г.
Эта реформа – самое дорогостоящее из всех мероприятий Августа, и она была почти непозволительной роскошью. Если только он не допустил грубой ошибки в вычислениях, сам размер издержек на реформу свидетельствует, насколько приоритетной она была в его глазах. При приблизительном подсчете с использованием известных нам цифр заработка военных ежегодная зарплата в сочетании с выходным пособием по всей армии достигала около 450 млн сестерциев. Это, при еще более грубом подсчете, составляет более половины всех налоговых поступлений империи. Имеются явные признаки того, что, даже принимая во внимание огромные резервы государственной казны и императора, найти деньги было непросто. Безусловно, именно этим были обусловлены жалобы мятежных солдат на границе с германцами после смерти Августа: они возмущались, что их держат на службе дольше положенных 20 лет или дают в качестве земельного надела бесполезный кусок болота вместо удобной пашни. Тогда, как и сейчас, самая простая тактика государства, желающего сократить пенсионные расходы, – повышение пенсионного возраста.
