– Слышь, Иловайский, – прервал мои мысли Шлёма, – а в могиле-то, кажись, больше ничего и нет!
– Совсем ничего?
– Похоже, совсем. – Моня спрыгнул вниз и, тыкая моей саблей поглубже, грустно подтвердил: – Никакого клада, тут только этот иноземец и спал. Видать, мы его оружие да шпоры за золото приняли… Ты уж извини, а?
– С кем не бывает, – неожиданно вступился за упырей Прохор. – Вы своё дело честно исполнили, идите уж до дому до хаты. А мы к себе пойдём, думать будем…
Всё верно. Виноватых нет. Разве что я сам… Но и об этом позже, как мысли в порядок приведу. Мы простились и разошлись восвояси. Ещё одна ночь без сна, а толку ноль. Подрались, конечно, славно, да только из этой славы тоже каши не сваришь, дядюшке результат нужен, он на меня надеется. Что ж мы не так-то сделали, господи?
Пока шли до села, я вертел в руках карту, прикидывая в уме и так и эдак, где могла закрасться ошибка. Ну если рассуждать логически, то Моня и Шлёма указали правильное место – там действительно был похоронен наполеоновский солдат. Он встал и ожил, значит, заклятие тоже было и есть, а кто будет налагать такое без цели? Выходит, нечто ценное он тут обязан охранять. Но упыри ничего не нашли, и я им верил. По крайней мере сегодня, когда они честно сражались с нами против чумчар и того же неубиваемого французского скелета. Может быть, просто не та могила? А может, дело вовсе и не в могиле?
– У Катерины бы совету спросить, – шагая на шаг позади меня, обронил Прохор.
Я отрицательно помотал головой.
– Нешто так уж вусмерть разругались?
Я кивнул. Рявкнуть на него, что ли, как старший по званию, чтоб не лез со своими вопросами, не бередил душу?! Итак хреновее некуда…
– А ежели ты не сам по себе, а исключительно по службе? Не поверю, будто откажет девка в просьбе на благо Родины и Отечества!
Я пожал плечами. Всё равно не пойду. Ну какая ей разница, зачем я заявился, если она вообще не хочет меня видеть. При чём тут служба не служба? Не нужен я ей, напрягаю её без цели. Всё как лучше хочу, а выходит через наоборот да противоестественным местом наперекосяк и того хуже…
– А хошь, я туда наведаюсь? Мне нетрудно, тока чтоб не через трубу ту проклятую. До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, как застрял. Вроде прыгнул стараясь, а влип так, что стесняюсь, отрастил пузо, как у арбуза, и такая стыдоба мне теперь до гроба…
– Нет, – без тени сомнений отрезал я. – Тебе в Оборотном городе делать нечего, казакам там не рады. Сейчас доберёмся, отоспимся хотя бы пару-тройку часов, и я обязательно что-нибудь придумаю. Обещаю…
Но спать нам не дали, ни мне, ни ему. Прохор утопал на конюшню, ему там на сеновале спокойнее, а случись что серьёзное, так лошади первее людей разбудят. Мне же пришлось пилить через всё село, со всеми здороваться, пожилым людям кланяться, молодым девкам подмигивать, детишкам шутливо грозить пальцем, то есть максимально проявлять ту степень вежливости, которую местное население логично ожидает от временно пришедших на постой служивых. В свою очередь и меня порадовали свежими новостями:
– А тётка Серафимовна мужа-то нашла! Он и впрямь в толпе позади неё стоял. Уж так благодарна тебе за розыск, что в одно касание пропажу её отыскал!
– Ой, так я замуж таперича не пойду! Вы мне надысь правильно сказали, чё я там не видела? Свекрови злой, свёкра ворчливого, мужа, вечно всем недовольного, детей сопливых – ага, щас, больно надо! И пошла б я ещё в девках походила, да тока чё ж так замуж-то хочеться-а-а…
– И за жену мою спасибо сердечное! Как вы меня надоумили ей в бутыль самогонную, припрятанную, мышь дохлую пихнуть, так она её в тот же вечер и нашла. Сама сначала отхлебнула, а уж потом глянула… Больше не пьёт. Как отрезало! Даже на дух не переносит! Всё на лавке сидит, поджав ноги, за мышами следит молча, тока глаза и бегают. Двоих изловила уже, всё в хозяйстве польза. Я ей в блюдечко молока налил, лакает…
В упор не помню, чтоб я такое советовал, но кто его знает? Этот талант характерника порой весьма своеобразные шутки со мной же и вытворяет, вполне мог и наговорить до кучи, а человек вон принял к сведению, подошёл буквально, исполнил, как велено, и результат налицо. Перестала пить жена? Перестала! Значит, и моя совесть, невзирая на побочные эффекты, может спать спокойно.
К тому же людям просто хотелось высказаться, ответов от меня никто не ждал, что и было безмерно приятно.
Зевая, я добрался до дядиного двора, устало шагнул на крыльцо и вошёл в сени, как раз, чтобы услышать:
– А позвать мне сюда Иловайского!
Рыжий ординарец выскочил из дверей и едва не обалдел, столкнувшись со мной нос к носу. На его лице было написано явное разочарование от того, что я уже здесь и не надо бегать по селу, поднимать меня с матюками, и потеряна возможность лишний раз погнать взашей генеральского племянничка…
– Ух ты ж, чудны дела твои, Господи и Царица Небесная! По первому зову явился, не запылился! – искренне удивился дядюшка Василий Дмитриевич, самолично накладывая себе сахар в кофе. – А чего рожа помятая, опять всю ночь не спал, поди?
– За Родину бился, врагов Отечества уничтожал, славе государства Российского способствовал, – пустился перечислять я, загибая пальцы. – Пока тут некоторые спят…
– Ты мне по делу давай докладывай, свистелка турецкая!
А вот по делу, увы, у меня были самые невнятные объяснения. Как и предполагалось, рассказы о наших подвигах никакого интереса не вызвали, и, более того, дядя неожиданно потребовал отдать ему старую карту.
– Далеко шумиха пошла, о французском кладе уж почитай вся губерния в курсе. Казаки говорят, учителишка этот ещё вчера к вечеру из села утёк, небось с новым доносом на наш произвол, да и новым письмишком от начальства затариться. А там, наверху, не слову генеральскому верят, а бумаге казённой! Боюсь, как твой Чудасов сюда опять заявится, придётся мне ему карту отдать от греха подальше…
– Да какой же он мой?!
– А чей же? По чью душу он сюда шляется, по мою, что ли?! Вот и слушай последний приказ: ежели до обеда не представишь мне точно место, где эти лягушатники наше достояние зарыли, – вынужден я буду карту отдать! Может, у стрекулиста этого криворотого оно лучше получится? Может, и впрямь у него знания есть, да опыт, да умения поболее твоего. Службу понял?
– Так точно. – Я опустил голову.
– Ну вот и исполняй, с Богом. – Дядюшка отхлебнул кофе и сделал мне ручкой.
Я чувствовал себя слишком разбитым, чтобы даже спорить.
– Эй, – несколько встревоженно донеслось вслед. – Ты чего такой?
– Какой?
– Ну как не в себе… Повернулся, ушёл, ничего не сказал, не обхамил напоследок, непривычно как-то…
– День тяжёлый, – признался я.
– Ничего не знаю, хами!
– Да в голову ничего не приходит…
