– Круто, – слегка приобалдев, согласились Моня и Шлёма. – Уж ежели сама Хозяйка нас запомнит, так за такую честь и костьми лечь не жалко. А в казаки нас произведут?
– Только если посмертно, – честно перекрестился я, потому как праздничное зачисление упырей в состав Всевеликого войска Донского мог бы представить себе лишь в страшном сне. И это при том, что мы в принципе записываем всех иногородних братьев по боевому духу. У нас в казаках и чечены служат, и татары, и грузины, и калмыки, и буряты, и немцы, и ещё бог весть кто, даже евреи попадаются. Но упыри и вурдалаки… всё одно покуда перебор. Не будем искушать судьбу…
Моня и Шлёма церемонно пожали друг дружке когтистые лапы и, словно две здоровущие змеи, заскользили впереди меня, двигаясь в строго указанном направлении. Народ начинал запаливать костры, готовясь по начальственному указанию к ночным работам, а грозный старенький батюшка, растолкав полицейских чинов, уже вовсю обличал Митрофана Чудасова, стоя на его же коляске:
– Что за непотребство безумное творите ноне, православные? Токма Господь наш Вседержитель сподобен мёртвых из могил поднять в судный час, в день суда Страшного! Не вам, не вам, а едино Богу нашему Иисусу Христу покой усопших тревожить…
– Вы бы, святой отец, не мешали государственному делу, – попытался значимо возвестить наставник губернаторских дочек, но не на того напал. Седовласый поп тоже оказался не соломенной породы.
– Прокляну, как антихриста! Чтоб во вверенном мне епархией участке никакого богопротивного злодейства не было! Мне земная власть не указ, токмо Божьего суда убоюся, грешный… А вы чего встали, аки дети неразумные? Сей же час бросили копание да и пошли у меня по домам, покуда кадилом вдоль хребта не поспособствовал!
– Эй, эй, вы чего?! Полиция, что он себе тут позволяет, поставьте его на место!
Ага, как же, разбежались… Да чтоб скромные губернские урядники хоть голос посмели повысить на церковное лицо? Их же потом с хлебного места попрут не глядя! Оба слуги закона смиренно опустили очи долу, и близко не подходя к разгневанному батюшке…
– Отанафемствую всех без разбору! Епитимьями обложу, а то и вовсе отлучу от окормления церковного! Марш домой, говорю тебе, Стёпка, Гришка, Фома, Иван, Иван, Иван, Андрюха, братья Афонины, Прокл, Фёдор, Никита и Кузьма! Вы ить меня не первый день знаете, шельмы египетские…
– Да что же здесь такое творится?! Я же заплатил по двугривенному, я же… – пытался возмущаться Митрофан Чудасов, но честное трудовое крестьянство, истово крестясь, клало у его ног монетки и безропотно возвращалось в засыпающее село.
Что бы там ни планировалось нашей конкурирующей организацией, с одним стареньким священником не смог справиться никто. Ещё бы, за ним слово Божие! Даже казаки, сходясь на круг, могут глотки драть до посинения, а то и на кулачки пойдут за «правду и вольности». Но если станичный батюшка встанет и уйдёт – всё, круг неправомочен! Собирай всех заново, уговаривай простить дураков, в таких случаях и сам станичный атаман в ножки батюшке поклониться не побрезгует, потому что нет над нами власти выше, чем Господень суд! А пред ним все мы сиры и наги…
Задумался о вечном и как-то подзабыл о делах насущных, а в них промедление тоже было смерти подобно. Тихо, тихо, прячась за деревьями, я обошёл слева по тропиночке всё кладбище, успешно перехватив Моню и Шлёму на лесной опушке в непосредственной близости от воображаемой линии «трёх крестов». Пока народ с факелами и фонарями шумно покидал растревоженный погост, мы присели в кустах, быстро обговаривая общий план действий.
– От этого края идём в лес, держимся на расстоянии двух шагов друг от друга. Боевая задача – найти древний дуб с большим дуплом, скорее всего искомый нами клад находится именно там.
– Ох и шебутной ты, хорунжий, – привычно заворчал Шлёма. – Вот тока по деревьям мы те на ночь глядя не лазили. Тут дубов-то, поди, немерено, по всем шмонать – так вороны спросонья заклюют!
– Поймай одну, ощипли да съешь, другие небось уж не тронут, – со знанием дела посоветовал Моня, и я его поддержал:
– Старых дубов всегда немного, да и уходить далеко нам без надобности. Положим, лес за несколько лет разросся, поэтому пойдём не с самой опушки. Вот примерно отсюда. Помните, что на карте было изображено три креста в рядочек? Думаю, это значит девять саженей в глубь леса, по три на каждую символическую «могилу». Французы шли зимой, на кладбище земля промёрзлая, много не нароешь, а на окраине леса в каком-нибудь дупле вполне можно что-то спрятать. В конце концов, возможностей у них было немного…
– Это тебе Вдовец напел?
– Да, а что? Найдём клад, и я вам…
– Того толстячка подгонишь, которого Павлушечке обещал? – язвительно подковырнул Шлёма, и Моня, не удержавшись, дал ему подзатыльник:
– Плюнь на него, Иловайский, я подержу, чтоб не рыпался! А Митрофана этого мы видели: пухлый да рыхлый, на нас всех хватит.
– Вы не зарывайтесь так уж, – тихо воздохнул я. – Чёрт с вами, запишусь на денёк в фуражиры для мясной лавки, но, кроме Чудасова, я вам никого не обещал. А теперь за дело!
Мы хлопнулись кончиками пальцев и двинулись вперёд. Благо луна и звёзды в редком лесу давали достаточно света и блуждать на ощупь не пришлось.
Первый «чёс» не дал ничего, попадались только ели да сосны, и в них ни одного приличного дупла. Кроме разве что маленького беличьего, но туда и кулак не просунешь, не то что французский клад. Во второй раз уже были и дубы, аж три штуки, но ни одного с дуплом. Печально, согласен, но отрицательный результат тоже результат, как ни крути.
На третий нам повезло, Моня вышел на поляну к здоровущему дубу шириной в пять моих обхватов, и на высоте человеческого роста или чуть выше чернело большое дупло, заросшее паутиной с застрявшими в ней сухими листьями. У меня ёкнуло сердце. Если мне действительно дарован хоть какой-то талант характерника, то вот сейчас он буквально вопиял о себе в полную мощь! Причём очень странно, в двух местах одновременно, в груди и в левой пятке. К чему бы это, а?
– Моня, лезь на дерево – и в дупло! – взвыл я, как только осознал неизбежное. – Быстрее, здесь чумчары!
– Где ж им быть, коли они на тебя нюхом наведены, – пробурчал Шлёма, а добрый Моня, видимо комплексовавший из-за провалившейся попытки меня укусить, быстро влез мне на плечи, запрыгнул на толстый сук, уцепился за ветку, подтянулся, сунул лапу в дупло и… едва ли не с грохотом вылетел обратно!
– Ну ты ваще мозги портупеей притупил, хорунжий! – почему-то обвинил меня Шлёма. – Ты чего творишь? Ты зачем корефана моего на верную смерть послал, он же извинился..
Мы оба бросились к распростёртому у корней дуба бледному упырю, пытаясь хоть как-то привести его в чувство. Бесполезно… Он, конечно, дышал, но слабо, еле-еле, а его правая рука была обожжена практически до волдырей! Господи боже, так что же там такое?!
– Слышь, Иловайский, я, может, чё не въехал, но давай ты сам туда лезь. Мне ещё пожить охота пока. Мы те на такие трюки не подписывались…
