Аракел со Стасом и Владом пошел к торговым лавкам пополнить провиант. Садык и Дата остались на яхте, а Монзиков с девушками отправился в центр города. Сразу же троица чуть не попала под ишака, который сбегал с гористой улочки. Отскочив от маленькой арбы, нелегалы вляпались в коровий помет, который попадался на каждом шагу. Если кто помнит комедию Брильянтовая рука, то здесь было почти также, как в г. Дербенте, где проходили съемки замечательного фильма.
Местные жители откровенно пялились на европейских красавиц, то и дело хватавших Монзикова то за руку, то за талию, в зависимости от того, удивлялись они, пугались чего-то или простодушно смеялись и радовались своим новым открытиям.
Неизвестно, как долго бы ещё шла наша троица по незнакомому городу, но вдруг они наткнулись на двух полицейских. Один был маленьким и толстым, с длинными усами, сползавшими вниз по подбородку прямо к шее, а другой был чуть выше ростом и гораздо стройнее, хотя и у него уже обозначился большой животик. Внешне они смахивали на обычных милиционеров – тот же тупой, но настойчивый взгляд, тоже высокомерие и та же лень, сквозившая абсолютно во всем.
Я не знаю, о чем говорили полицейские, когда на них наскочили девицы, зато точно известно, что уже через 5 минут собралась толпа, человек 50, а то и больше, которая что-то кричала, эмоционально жестикулировала.
Девушки продолжали кокетничать с маленьким толстым полицейским, который знал ни то 20, ни то 30 английских слов и который сразу же запал на белобрысую Жанну. Длинный, скорее всего, был либо холостым, либо закоренелым мастурбантом, который абсолютно не реагировал на женские прелести.
Надо отметить, что толпа была разношерстной по составу, но все были, как бы, на одно лицо. Какая-то невзрачная одежонка, какие-то платки, какие-то примитивные вещи, типа корзин, сумок и чего-то ещё. Создавалось впечатление, что это были не горожане, а селяне, да ещё прошлого, или даже позапрошлого веков.
Через 20 минут все трое были доставлены в полицейский участок. Девушек посадили в камеру для женщин, а Монзикова, соответственно, в камеру для мужчин. Камеры были большими и без каких-либо изысков. Сверху, под самым потолком располагалось зарешеченное окно, через которое было видно лишь синее небо. В женской камере было свободно, а с Монзиковым находилось ещё два оборванца. За что их задержали – никто не знал. Они сидели в камере вторые сутки и терпеливо ожидали решения своей участи. А участь у них была незавидная, курды, без документов, без денег…
На первом допросе Монзиков пытался что-то объяснить тупому турецкому полицейскому, который ни слова не понимал по-русски.
Когда Монзикову он передал полностью исписанный на четырех листах (!) протокол, то адвокат даже крякнул. Саварджабдак – так звали толстяка – решил просто-напросто поиздеваться над русскими, которые нет-нет, да и заплывали в порт на своих катерах и яхтах. Их, непрошенных гостей, было не так уж и много, да и добрая половина из них были либо беглые террористы или преступники, либо бизнесмены, убегавшие от российского правосудия. Но попадались и просто безобидные мореплаватели, которые безо всякой задней мысли приплывали в турецкий порт Трабзон.
– Эй, Балдыбхазбждак! – крикнул своему напарнику Саварджабдак, – а как ты думаешь, если мы этого мерина посадим в камеру с Мустафой? А? Дня так на два-три, а?
– Ээ, ты – что? – Балдыбхазбждак постучал правым кулачком по своему лбу так звонко, что Монзиков даже подпрыгнул на грязном табурете, на котором он всё ещё восседал. – Он же его затрахает так, что парень либо сдохнет, либо сойдет с ума, – как-то резковато сказал Балдыбхазбждак, но под самый конец вдруг тихонько засмеялся.
– А давай поспорим с тобой, что парень не только не сдохнет, но и сам ещё кого-нибудь трахнет, потом, может быть… – заметил с иезуитской улыбочкой Саварджабдак и лукаво подмигнул ничего непонимающему Монзикову.
– К Мустафе, значит, да? – Балдыбхазбждак несколько призадумался. – А что, если и вправду взять, да и поставить на этого рыжего мужика с задницей пассивного педика? Взять, да и выиграть, а? – уже подумал Балдыбхазбждак.
– Парня – к Мустафе, а девчонок – к нам, ха-ха! – Саварджабдак вдруг представил себе, как он вместе с приятелем – маленьким, толстеньким и кривоногим, волосатым и почти лысым Балдыбхазбждаком – будут развлекаться с девицами под дикие стоны и крики ничего даже не подозревавшего адвоката.
Полицейские не знали, что перед ними сидел маститый борец правосудия, славившийся своей решительностью и непредсказуемостью. Наивные турки?! Они хотели развлечься! Да, они, сами того не ведая, рыли себе такую глубокую яму, из которой выбраться было просто невозможно!
Монзиков не стал подписывать протокол, где на турецком языке говорилось, что он – Монзиков – грязный русский ишак, что он – скотина и дуралей и т. д. и т. п. В конце была фраза, достойная лишь настоящих турецких полицейских – с моих слов записано верно, мною прочитано и подписано собственноручно. Вместо фамилии в протоколе значилось ишак московский, беременный два раза от осла.
Когда Балдыбхазбждак составлял полицейский шедевр, то он то и дело похихикивал, потирал свои ладоши, предвкушаю бурную радость и восторг от дальнейшего развития событий.
Полицейские апартаменты находились на первом этаже обветшалого трехэтажного здания. Комната для допроса была и холлом и дежурной частью одновременно. В разные стороны самой большой комнаты простирались клетки, зарешеченные большими металлическими прутьями. И лишь только параша была изолирована от всех остальных помещений старой хлипкой дверью, которая хоть как-то блокировала запах человеческих фекалий, рвоты и всего того, что выходит из людей, особенно пьяных и избитых сапогами полицейских.
Девушки с ужасом наблюдали за происходящим из своей отдельной клетки, куда их посадил Балдыбхазбждак. Ирина первой почувствовала что-то неладное и сразу же поделилась своими опасениями с Жанной. Монзиков не слышал девичьих разговоров и окликов, он пытался сообразить, что ему делать. Из четырех маленьких камер две были пусты. Жанна и Ирина сидели в камере рядом с верзилой Мустафой, которого они лишь слышали и осязали его отвратительные запахи.
Мустафа – турок лет тридцати пяти, рослый небритый малый с лысой башкой и атлетической фигурой, которую портили здоровые волосатые кривые ноги и большой живот – находился в том состоянии, которое на Руси называется «с бодуна». Накануне он хорошо выпил и случайно попался на глаза полицейскому патрулю, который только лишь из спортивного интереса доставил тушу богатыря в участок. Просидев в участке часа четыре, Мустафа очухался и… трахнул, прямо на глазах у маленького Балдыбхазбждака и его напарника Саварджабдака молодого турка, тоже задержанного, который истошно кричал и сопротивлялся как мог здоровенному насильнику. Полицейские наблюдали за мужеложством с широко раскрытыми ртами, поскольку впервые в жизни они видели такое!!!
Именно молодой человек всё время стенал и кряхтел, пока Балдыбхазбждак составлял полицейский аля-протокол на Монзикова.
– Так, ишак! Давай подписывай, – злобно крикнул Монзикову во второй раз несколько вспотевший от чрезмерного усердия Балдыбхазбждак.
