Женщины ждали и страдали по-своему, вместе и отдельно. Минуты переходили в часы, затем в дни, …
От греха и от судьбы не уйти!
У каждого человека есть тайна. Тайны бывают обычными и очень большими. Я ещё ни разу не видел очень большой тайны, и ни разу не видал человека с большой тайной, как, впрочем, и беременного таракана или изнасилованного глиста. А вот женщин с большой попой – очень много!
Откровения Петровича – слесаря-сантехника, друга З. Исламбекова
Первым к себе в участок зашел Саварджабдак. По всей видимости, он многое в жизни повидал и всегда был готов к ударам судьбы. Но то, что он увидел, его повергло в ужас. В углу камеры валялся с окровавленной голой задницей громко стенавший и то и дело жалобно всхлипывавший Садык. Он правой рукой пытался сжать свои ягодицы, а левой рукой вытирал слезы, гладил себя по лицу, трогал живот, хватался то за левый бок, то за правый. При этом тело его было согнуто, если не сказать, скрючено. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, бедолага совершал какой-то непонятный обряд, целью которого было, вероятнее всего, облегчение. Страдал Садык так сильно, что один только его несчастный вид мог свести с ума любого слабонервного.
А тем временем Мустафа по второму или третьему разику насиловал волосатого Аракела, лицо которого было разбито в кровь. Болезный лишь пытался всякий раз сделать так, чтобы Мустафа не мог получить максимального удовольствия. Однако турок был настойчивым и изобретательным. Его стальная хватка и упорство вкупе с сексуальным голодом творили чудеса. Аракел держался руками за прутья решетчатой двери, а Мустафа умело заправлял в задницу свой обрубок. Можно было бы долго описывать этот кошмар, поскольку каждый акт длился не менее 20 минут, но читатель не должен страдать от белиберды лишь только от того, что писатель смакует сальными подробностями.
– Балдыбхазбждак, посмотри-ка, один готов! – Саварджабдак весело подмигнул сослуживцу, который что-то усиленно жевал.
– Эй, Мустафа! Ты же его уже драл, а? – Балдыбхазбждак осклабился и изо рта высунулся кусок лаваша. Недолго думая, мелкий турок указательным пальцем правой руки ловко запихнул лепешку обратно себе в пасть и продолжил яростное жевание на сухую.
Мустафа никак не реагировал на шутки полицейских. Он делал свое дело, периодически издавая победные звуки, чем-то отдаленно напоминавшие звуки оргазма ишака или верблюда.
Садык всё ещё стонал и корчился от боли, когда к нему на пол плюхнулся Аракел. Угрюмый Аракел был зол на Мустафу, надругавшемуся над ним, на Садыка, пассивно наблюдавшего за мужеложством, на себя любимого, оказавшимся беспомощным перед педиком-турком. Как отомстить волосатому, похотливому и наглому богатырю? Как сделать так, чтобы жизнь его была испорчена? Решение было найдено достаточно быстро.
– Садык, раздевайся по пояс! – скомандовал Аракел.
– Зачем, будешь меня трахать? – спросил плаксивым голосом Садык у Аракела, выглядевшего решительным и немного грозным.
– Долго объяснять, так надо! Понял, а? – Аракел подошел к нарам и начал готовить место для Садыка. – Давай, ложись сюда. Буду делать тебе восстанавливающий массаж, а ты должен мне помогать – будешь стенать от удовольствия. Понял, а?
– А зачем это, а? – Садык уже разделся, но стоял в недоумении.
– Так надо! Понял, а? – только и ответил Аракел.
Мустафа сначала искоса, а затем с нескрываемой заинтересованностью наблюдал за русскими, которые оба балдели, громко и заразительно стеная от удовольствия. Аракел делал массаж так, как видел его неоднократно на Сочинском пляже. Женщины, которых тискал его приятель – Автандил Шавлович Цуладзе, ходили к нему на массаж регулярно и с большой охотой.
Через 15 минут пародии на массаж Садык, тело которого ни то чесалось, ни то горело от растираний, пощипывания и легких ударов Аракела, встал и начал неспеша одеваться.
Мустафа, раздевшись до пояса, подошел к Аракелу и, улыбаясь, повел его к нарам, давая понять ему о необходимости повторения сеанса массажа, но уже для него, т. е. Мустафы. А хитрый Аракел только и ждал этой минуты. Когда Мустафа принял горизонтальное положение, и приготовился к массажу, Аракел нанес громиле точный сильный удар в солнечное сплетение. Гигант согнулся пополам, пытаясь что-то крикнуть, но кроме шипения и яростных гримас он не мог ничего сделать. Тем временем Аракел наносил яростные удары по ребрам и коленным чашечкам своего насильника. Когда после прицельного удара в солнечное сплетение Аракел сломал Мустафе все ребра, обе коленные чашечки и правую руку, турок понял, что самое страшное еще впереди. И действительно, Аракел сел на грудь Мустафе и сунул ему в рот свой конец.
– Соси, пидор вонючий! Соси, еб… мать! – Аракел жаждал крови. Месть его была жестока и коварна.
– А можно я ему тоже дам? – спросил Садык, скорее для проформы, потому что сразу же он начал снимать брюки и трусы.
– Можно, дорогой, можно! Всё можно! У меня будет сосать и Мустафа, и эти пидоры-полицейские. Все будут сосать у меня. – Аракел говорил медленно, уверенно, несколько приглушенно, отчего делалось страшно-страшно.
Инвалид Мустафа из гомосексуалиста превратился в обычного минетчика. Когда Садык уже кончал в рот Мустафе, Балдыбхазбждак вдруг заметил, что в камере что-то происходит. Он со своим напарником ворвался в камеру тогда, когда Садык, радостный от содеянного, слезал с изувеченного тела Мустафы. Аракел нанес точный удар в кадык сначала Балдыбхазбждаку, а затем Саварджабдаку – более рослому и более сильному турку. Оба удара были не только точны и прицельны, но и оказали пагубное воздействие на организмы полицейских. Упав как подкошенные, полицейские даже не заметили, как им переломали конечности и ребра их же дубинками. Да, такого в Турции ещё никогда не было. Оба полицейских отсосали у Аракела и Садыка, а затем оба русских на них помочились. Они не сопротивлялись, т. к. передвигаться им было не только больно, но и просто невозможно.
После того, как Садык и Аракел вышли из камеры, Аракел предложил сжечь к еб… матери весь полицейский участок.
– У тебя нет огня? – спросил Аракел у Садыка, еще не пришедшего полностью в себя после случившегося.
– Ты же знаешь, я не курю! – ответил Садык, застегивавший ширинку на своих брюках.
– А, ладно, надо обшмонать этих пидоров! – бросил Аракел и направился снова в камеру, где корчились от боли трое турок.
Найдя зажигалку, Аракел запалил журналы и прочую турецкую полицейскую документацию, лежавшую на и в столе. Костер медленно разгорался, когда Садык предложил Аракелу открыть камеру, чтобы люди не погибли.
– Жить захотят, пидоры, вылезут как миленькие! – был ответ Аракела.
– А если не вылезут? – спросил Садык.
– Значит, не судьба! – только и ответил Аракел.
Когда русские подбегали к «Мечте аквалангиста», то зарево в центре города только занималось. Хорошо горело что-то, т. к. дым валил черный-черый.
