Было 12 часов дня когда Монзиков заметил отсутствие вокруг себя чего и кого-либо. Его квадроцикл ехал в сторону гор в гордом одиночестве. Непонятно как, но Монзиков безнадежно отстал от группы и потерялся в пустыне. Когда он остановился, то заметил, что вокруг не было никаких признаков жизни и следов. Дул ветер, шпарило солнце, мучила жажда, а на душе было спокойно и радостно. Из-за навалившейся усталости Александр Васильевич даже не переживал, что остался один в пустыне наедине с квадроциклом, в котором непонятно сколько ещё было бензина. Куда ехать? В горы? Или, быть может, обратно? Этого адвокат не знал.
Александр Васильевич сел на песок в тень от своего стального коня и начал грызть ногти. Вот теперь он понял, что деваться ему некуда. Скорее всего он умрет от жажды… Или нет, от укуса какой-нибудь твари, которая наверняка только и ждет своего момента. Не спать! Бороться и бороться! Не должно быть ни капли страха…
Ужас! Что же теперь делать, а? Кричать? Плакать? Или попытаться вырыть себе могилу, чтобы дикие звери не обглодали тело? Какие звери? Какие-какие? Разные, вот какие, и голодные.
Солнце стало клониться к закату, когда Монзиков вышел из оцепенения и начал лихорадочно соображать. Ему вдруг показалось, что самое главное для него – это дождаться утра следующего дня, когда по солнцу он попытается найти обратную дорогу. Когда солнце скрылось за горами, то нестерпимая жара в одночасье превратилась в самый обыкновенный холод. И чем темнее становилось в пустыне, тем холоднее было на ещё горячем песке. Часов у Монзикова не было, как не было ни еды, ни питья, ни какого-нибудь четкого плана на спасение. Боясь змей и тарантулов вместе со скорпионами, Монзиков решил заночевать сидя на квадроцикле. Холодный бензобак и жесткое двухместное сиденье отнюдь не располагали ко сну, а напротив, взбадривали полусонного, озябшего и сильно измотанного адвоката.
Пирамиды
Когда человек испытывает голод, то первое о чём он мечтает – это что-нибудь съесть. Когда дееспособный мужчина хочет заниматься сексом, то он мечтает о любой женщине, пусть даже страшненькой… Когда человек хочет выразить свои чувства, то он поет, играет, танцует, рисует,… А что выражали своими пирамидами фараоны? Не знаете? И не узнаете из этой главы, хотя она и называется «Пирамиды».
Мысли вслух или гениальные догадки З. Исламбекова.
– Эй, мужик! – окликнул араб, сидевший на верблюде, лежавшего на песке Монзикова. – Он, наверное, умер?! Ну-ка пни его ногой, – сказал араб своему приятелю, слезшему с верблюда и внимательно разглядывавшего адвоката.
– Нет, вроде бы ещё живой, – сказал худющий араб маленького роста.
– Эй, мужик! – ещё громче крикнул араб, всё ещё сидевший на верблюде, который что-то яростно жевал.
Монзиков открыл глаза и увидел вблизи от себя морду любопытного верблюда, который хотел обнюхать сонного адвоката. Туго соображая, Монзиков покрутил головой по сторонам и заметил троих арабов и с дюжину навьюченных верблюдов, стоявших неподалеку от него.
– Мужики, а вы – кто? – спросил спросонья адвокат.
– Эй, Ахмед, что он там бормочет, а? – спросил у своего приятеля араб, важно восседавший на верблюде.
– Это, наверное, немец или француз? – ответил Ахмед.
– А, может быть, он – еврей? А? – с сомнением заметил первый.
– Маса, я думаю, что это либо еврей, либо француз… Смотри, какой он тупой! – Ахмед слегка пнул ногой Монзикова, который даже никак не отреагировал на такое проявление внимания к своей скромной персоне.
– Мужики, а вы – кто? – наконец-то выдавил из себя Монзиков и с ужасом заметил, что горло его пересохло, губы потрескались и он не может говорить.
– Не, наверное, он – не еврей. Смотри, он, наверное, отстал от своих. Евреи – они никогда не отстают. Они по пустыням шляются вперед-назад, сволочи такие… – злобно процедил сквозь зубы Маса.
– Балан, слезай с верблюда и посмотри на этого немца. Если у него есть деньги, то надо их взять, – приказал Ахмед.
Монзиков решил встать. Когда он выпрямился, то оказалось, что как минимум на голову он выше ростом и Ахмеда, и Балана. И эти шибздики ещё надеялись обыскать и отнять деньги у адвоката Монзикова? Просто смешно! ХА-ХА-ХА! Смешно, да и только.
Монзиков подошел к Масе и дружелюбно протянул тому правую руку. Однако араб решил, что немец хочет его ударить и тогда он решил откинуться в сторону. Однако араб несколько не рассчитал и с грохотом шлёпнулся на песок. Двое остальных почему-то решили, что немец ударил их предводителя. Тогда они мигом, не сговариваясь, налетели на Монзикова и стали его дубасить маленькими кулачками. Адвокат был бессилен сопротивляться и уже через минуту ноги его подкосились, тело обмякло и Александр Васильевич распластался на песке.
Обыск ничего не дал. При адвокате не было ни денег, ни документов. Он был абсолютно пуст.
– Надо его бросить, а его квадроцикл забрать, предложил Балан.
– А если он – денежный? Мы же можем его продать! – предположил Маса. – Давайте, сажайте его на верблюда, а мотоцикл возьмём на буксир.
– Тяжелый, гад, этот немец, возмутился Ахмед, с трудом поднявший обмякшее тело адвоката.
– Тяжелый – не тяжелый, а может быть он – денежный, продолжал вслух рассуждать Маса.
Примерно через четыре часа неспешного хода по пустыне Монзиков снова пришел в сознание и открыл глаза. Теперь руки и ноги его висели как плети, а живот лежал на верблюде между двумя горбами. Сил было мало и Монзиков лишь попытался что-то сказать, но горло его окончательно пересохло и язык теперь даже не ворочался. Раздался тихий стон.
– Маса, смотри, фриц проснулся, – сказал Балан.
– Давай-ка с ним поговорим, – предложил Маса и остановил свой навьюченный караван.
– Вот, гад, толстый какой, а?! – заворчал Ахмед – самый здоровый из арабской троицы. – Его надо краном поднимать, ишак толстопузый. Жопу отрастил, пиво сосет с утра до ночи,…
– Да не ворчи ты так. Лучше скинь его с верблюда, – деловито заметил Балан.
– Как тебя зовут? – спросил у Монзикова Маса.
– Пить! Дайте попить, – прошептал адвокат.
– Пит? Тебя зовут Пит? – переспросил у Монзикова Маса.
– Пить! Пить! Пить… – прошептал снова Александр Васильевич.
– Пит, откуда ты? – подключился к разговору Ахмед.
– Воды мне, дайте воды, – жалобно стонал адвокат.
– Точно немец. Надо ему дать попить, а то мы его можем не довезти, – Маса показал пальцем в сторону верблюда, который вез большой бурдюк с водой.
Вода в пустыне на вес золота. Её обычно берут с небольшим запасом на тот случай, если караван выбьется из временного графика пути. А путь у бедуинов лежал прямо в Каир.
Когда Монзикову протянули двухсотграммовый стакан с водой, то Александр Васильевич его выпил одним залпом. Второй и третий стаканы он опустошал с той же скоростью и также жадно, как и самый первый. После пятого стакана, почувствовав заметное облегчение и прилив сил, Монзиков попытался встать на ноги, но ноги его не слушались. Тело болело, а конечности сильно занемели. Солнце было в зените и шпарило с такой силой, что можно было готовить яичницу прямо на песке. Минут пятнадцать ушло на то, чтобы адвоката подготовить к пути. Ему перевязали платок, протерли влажной тряпкой промежность, смазали какой-то вонючей фигней открытые части тела, в том числе и лицо, помогли взобраться на верблюда. Никто не понимал Александра Васильевича, и он не понимал арабов. Зато бедуины знали точно, чего они хотят и что им было нужно от родственников этого странного фрица. А Монзикову, по большому счету, было всё равно, лишь бы выбраться из пустыни, куда он и ехать-то не хотел, да и всё так обрыдло, что хотелось просто домой, к жене, к дочке, в Россию.
