– Возьми да размешай, – посоветовал Баранов.
Милиционер долго мешал таблетки, а затем залпом все выпил.
Гадость, очевидно, была еще та! Через 20 минут в пикете стоял сильный храп от лежавшего на полу сержанта милиции. Полузаполненный протокол и пистолет тогда исчезли. Милиционера из органов уволили. Никто даже не стал и разбираться. Более того, двум начальникам объявили по выговору. И это, несмотря на то, что днем раньше сержант принес больничный лист, где было зафиксировано ОРЗ. Но начальник тогда сказал, что либо он будет болеть, а затем искать себе новую работу, либо – будет работать, работать и еще раз работать и уже только потом, в свободное от службы время, болеть. Бедняга выбрал последнее.
Когда руководство решало вопрос о наказании сержанта, то ни у кого даже не промелькнуло, что он мог быть и ни причем.
Было около 1 часа ночи, когда Монзиков и Ляля Михайловна довольные и очень усталые закрывали дверь своего кабинета.
– Да, Александр Васильевич! Ну и денек у нас с Вами выпал!? – Ляля Михайловна была вне себя от счастья.
– Да, кстати, а ведь меня, наверное, скоро на другую работу переведут. Сегодня был у Кефирова, и он дал понять, что… – но договорить Монзиков не успел. Щеничкина с такой грустью смотрела на Монзикова, что могла бы запросто сыграть в кино роль беременной слонихи, которую разлучили с семьей и заточили в клетку для кролика.
– Александр Васильевич, неужели же Вы, после такого успеха, сможете нас бросить? Неужели же…, – но дальше говорить она не смогла из-за нахлынувших на нее внезапно слез. Раздавались лишь сильные рыдания и громкие вздохи, которые снова и снова переходили в женские охи и частые всхлипывания.
А счастье было так близко, так близко!
– Владимир Николаевич! Здравия желаю! Вызывали?
– А, Александр Васильевич!? Как хорошо, что Вы пришли ко мне. Видите ли, у меня есть к Вам маленькая просьба личного характера. Только прошу Вас, никому ни слова! – Кефиров поднес к губам палец, и заговорщически посмотрел на Монзикова.
– Владимир Николаевич! Вы же знаете, что я ничего никому не скажу.
– Александр Васильевич, меня вызвал сегодня сам, – и Кефиров поднял вверх указательный палец правой руки, – начальник, и говорит, что стихи мои ему очень и очень понравились.
– Какие стихи? – Монзиков непроизвольно состроил такую физиономию, как будто съел кислый-прекислый лимон. Он никак не мог включиться в разговор.
– Ох, ну как же какие!? Ну, те, которые мы с Вами тогда написали, помните?
– А-а, те, ну да, конечно?! – и Монзиков стал оглядываться по сторонам.
– Да Вы не волнуйтесь. Сейчас мы с Вами закроемся! С руководством я уже все согласовал. Начнем, да?
– А зачем нам закрываться? – Монзиков с удивлением взирал на Кефирова.
– Ну, как же! Ведь нам надо написать прекрасную поэму для нашей газеты «Криминал», с редактором которой есть договоренность. Наш начальник сказал, что уже сегодня он ему привезет новую поэму.
– Можно позвонить?
– Можно, конечно можно! Вам все можно! – Кефиров закрыл дверь кабинета на два замка, достал бутылку водки и три бутылки пива. Затем из шкафа, что стоял в углу его нового отдельного кабинета, извлек остатки от докторской колбасы, пол-огурца, плававшего в трехлитровой банке и надкусанный батон.
Разгон начали с водки без закуски. И только после третьего тоста, когда бутылка была распита – пили из граненых стаканов – и на столе оставались лишь крошки да окурки от монзиковских папирос, поэты перешли к пиву. Именно под пивом и родились прекрасные строки, которые Владимир Николаевич каждый раз надиктовывал по селектору своему подчиненному.
В. Кефиров
Тяжелые милицейские будни
Наша служба и опасна и трудна,
И работа наша тоже не легка.
Если вдруг порой раздастся где-то взрыв,
Значит, это прогремел коварный взрыв.
И тогда наряд прибудет очень скоро,
Всех задержит, и преступников найдет!
Верьте нам, что будет очень здорово,
Если криминал из города уйдет.
Все устали, нервы уж ни к черту!
Сколько можно в прятки всем играть?
Эй, бандиты! Не собьете вы нас с толку!
Руки вверх! А то начнем стрелять!
Обыватель, не грусти, не надо!
Не роняй слезу за воротник,
Лучше помогай бороться с гадом!
Выходи и залезай на броневик!
Будем бить совместно всех бандитов,
Чтобы легче стало всем дышать.
И тогда на деньги от кредитов,
Мы построим рай и благодать.
Тяжела работа у милиции,
Нет ни счастья, ни восторга от нее.
Это – как у западной полиции,
Только тяжелее, все равно!
Кефиров был настолько счастлив, что даже не заметил, как в творческом порыве выпил не только весь огуречный рассол из трехлитровой банки, но и сгрыз два новеньких карандаша.
Через два дня, на второй полосе, шедевр Кефирова был опубликован. Уже вечером сначала в редакцию газеты «Криминал», а затем и в ГУВД начали звонить граждане. Все звонки «сводились» к тому, что в милиции сейчас много случайных людей. Что есть оборотни, есть психически ненормальные. И очень важно, чтобы руководство видело таких людей, и избавлялось от них.
Каждый звонивший интересовался наличием медицинского освидетельствования, или, проще говоря, медицинской комиссии, которая должна выявлять всех придурков и шизиков. Но что интересно, так это то, что все без исключения полагали, что автор стихотворения Кефиров – психически ненормальный человек, которого обязательно следует не только уволить из органов, но и изолировать от общества.
История эта была бурной и с очень печальным концом. Весь груз, вся тяжесть испытаний злого рока судьбы пала на плечи… Монзикова. Да, да! Начальник РУВД открещивался от своего Кефирова, а тот в одночасье забыл, что Монзиков – один из самых результативных следователей не только РУВД, но и всего города.
Монзикову предложили написать рапорт на увольнение по собственному желанию.
Часть вторая
Для чего писатели берут эпиграфы, цитаты? У них что, не хватает собственных идей, эрудиции? Или это – веление времени, или это – т. н. социальный заказ? Или их мысли совпадают с идеями классиков? На этот вопрос никогда и никто не давал и не сможет дать однозначного, правильного ответа. Вместо эпиграфа ко второй части я попытался лишь предположить, что у Александра Васильевича Монзикова началась структурная перестройка, его жизнь круто изменилась. И действительно, у каждого человека в жизни бывают определенные вехи, этапы, которые оказывают решающее воздействие не только на него самого, но и на окружающих его людей, и, прежде всего – на его родных и близких.
