– Двадцать пять, – не без гордости отвечал напарник, – а у тебя?
– Двадцать семь. Из них 25 – водители! – уточнял гаишник. И не зря уточнял, т. к. палка палке – рознь. Пешеходная палка чаще всего была безлика, а вот водительская палка характеризовалась и госномером, и Ф.И.О., и даже пунктом ПДД, который нарушил незадачливый водила. Правда, гаишники чаще всего штрафовали не пешеходов, а водителей, а данные брали либо из головы, записывая родственников, знакомых или сослуживцев, либо от фонаря. Для водителя важнее не то, куда пошли его деньги – на штрафы, в государство, или в карман инспектора, а сколько и как часто он платит на дороге. Вообще, не в обиду гаишникам, последние делятся на четыре группы. Первая группа – махровые взяточники, вторая – осторожные взяточники, третья – трусливые или их еще называют принципиальные. Они всем говорят, как впрочем, и осторожные, что взяток не берут, что это им противно, но если кто-нибудь им тихонечко, так чтобы об этом знали только инспектор и водитель-нарушитель, засунет в карман бумажку, то гнев моментально сменяется милостью и тогда они с легкостью расстаются с водителем-взяткодателем, чуть ли не друзьями. Четвертая категория – управленцы. Они на дороге не стоят, но взятки все равно берут. И берут уже не только с водителей и пешеходов, а с граждан-посетителей, с участников ДТП, с самих гаишников, в конце-то концов. Ведь попавшийся за руку гаишник мог оступиться и взять неосознанно. И кто же, как ни управленец может и должен помочь в трудную минуту, советом, разумеется, не бесплатным, или реальной помощью, которая во много раз ценнее и запоминается на долгие-долгие годы.
Александр Васильевич не вписывался, как это ни странно, ни в одну из четырех категорий. К последней, особенно, его при всем желании нельзя было отнести. Однако гаишная система его не отторгала. А дело было в том, что Монзиков воплощал в себе одновременно характерные черты сразу первых трех категорий. Александр Васильевич, помимо всего прочего, был и неплохим психологом. Он прекрасно ориентировался – с кем можно говорить с матом, а с кем только матом, с кого можно брать деньгами, а с кого и валютой.
Известно, что во все времена брали и берут все гаишники! Но, что удивительно, на Монзикова никто не обижался (сильно!), а если и обижались, то обида быстро сменялась апатией к инспектору и его действиям.
Нельзя сказать, чтобы Монзиков был дебилом или олигофреном, но какая-то ущербность в его лице и жестах бросалась в глаза с первых же секунд знакомства. Люди, общавшиеся с Александром Васильевичем более 10 минут, об этом забывали, но тяжелый осадок от контакта с Монзиковым оставался надолго.
Поступки, слова Монзикова подробному анализу никогда не подвергались, т. к. они, с одной стороны, были алогичны, с другой – кандибоберны. Сам термин, если можно так выразиться, кандибо-берный – означает что-то такое, от чего некоторые люди приходят в легкое замешательство, другие испытывают слабое влечение, а иные впадают в уныние, иногда заканчивающееся легкой прострацией. В толковом словаре Даля данное понятие отсутствует. Да это и понятно. Монзиков родился, когда Даля уже и в помине не было. Кстати, Петрович – специалист по бачкам и унитазам – любит называть кандибоберными неправильной формы гайки и разбавленную водку.
Трамвайная история
Be not surprised human nonsense. It has no borders.
Each people has heroes.
Что это значит по-русски – не знаю, но на английском – звучит красиво!
Однажды, Александр Васильевич, стоя на посту, понял, что даже у профессионалов его класса бывают серьезные упущения в работе. Оказывается, штрафовать ведь можно и водителей автобусов, троллейбусов, трамваев. Когда «горит» маршрут и водитель опаздывает на кольцо к диспетчеру, то он с радостью отдаст без квитанции свои кровные рубли. А как же иначе. Пассажиры нервничают, квартальная премия может накрыться. И все только из-за того, что пожалел несколько рубликов инспектору.
В таких ситуациях платят все, не вдаваясь в подробности и причины остановки.
Однажды, «работая по скорости» в паре с Кепкиным на прямом, как стрела, пустынном и широком проспекте, Монзиков получил по рации сообщение о том, что водитель белых жигулей проехал мимо Кепкина со скоростью 95 км/ч. Перепутать жигуленка было просто невозможно, т. к. было субботнее утро и машин – кот наплакал. Монзиков решительно вышел к трамвайным путям и остановил двухвагонный трамвай, только что повернувший с соседней улицы. Молоденькая девчушка с удивлением смотрела на инспектора ГАИ, который, раздраженно махая жезлом, что-то невнятно кричал. Минут через 7-8 девчушка поняла, что надо дать документы. Взяв в руки водительское удостоверение и путевой лист, Монзиков решительно направился через дорогу к стоявшей в соседнем скверике скамейке. Плюхнувшись на планшетку, он стал воровато оглядываться по сторонам, безуспешно ища планшетку, на которой сидел. Из трамвая с шумом выходили женщины и пенсионеры, которые нещадно материли мэра, президента, демократов и, естественно, молоденькую «водилу».
Накинув плащ, девчушка подбежала к инспектору.
– Товарищ капитан, что же Вы делаете, а? Ведь я так не то, что опоздаю, с маршрута сойду! Ведь пробка ж будет. Вы…
– Тыыы… Тихо! Ну-ка сядь! – Монзиков сурово глядел на стоявшую в полной растерянности девчушку, у которой начинали трястись руки и губы.
– Сейчас, вот, мы, это, составим протокол и, это! Понимаешь мою мысль? – Монзиков наконец-то нашел планшетку.
Вынув мятую бумажку, сложенную вчетверо, инспектор с кривой усмешкой взглянул на кусавшую губы девчушку, которая пыталась понять причину негодования инспектора.
Она бы и рада была ответить на вопросы гаишника, да не могла. Ей почему-то вспомнилась мать жены ее брата, которая 30 лет отработала в должности инженера в одном из оборонных НИИ. Пикантность истории была в том, что с образованием 10 классов инженер за 30 лет не сменил ни стула, ни кабинета, ни большой фаянсовой кружки, из которой раз по 10 в день она гоняла чаи. Манера разговора была точь-в-точь как у инспектора ГАИ – набор слов, звуков и жестов.
Неожиданно на помощь пришел сам гаишник.
– Ты что же, это, летаешь, понимаешь ли, по городу? Стольник! А?
– Как стольник, за что? – глаза у девчушки расширились до бутылочных донышек. Если бы не было ветра, то даже глухой мог бы услышать частое хлопанье ресниц. Удивлению не было предела.
– Это, как это? – вместо слов девица испускала невнятные звуки.
– Ладно, ваньку-то ломать. Лучше скажи, как тебе больше нравится штраф платить: на месте или по протоколу? Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков силился найти год рождения в правах.
– А штраф-то за что? – с изумлением промямлила водитель трамвая.
– Так ведь стольник у тебя, понимаешь мою мысль? Догнала?
