Монзиков в левой руке держал документы, в правой – злополучную десятку. На правой руке, на резинке отчаянно болтался из стороны в сторону окровавленный жезл. Девушка истошно стонала. И вдруг какая-то женщина пискляво прокричала: «Люди добрые! Да вы только посмотрите! Да что же это такое!? Среди бела дня, в форме, на глазах у всех этот мент поганый трахнул такую молоденькую, такую…!». И толпа сомкнулась.
Через три минуты, подоспевшие на крик омоновцы волокли окровавленное тело растерзанного толпой, стонущего и тихо, но отчаянно матерившегося, Монзикова. О, чудо – пробка рассосалась, народ рассеялся. Через каких-то 10 – 15 минут окна и балконы близлежащих домов уже были пусты, в скверике опять никого не было, по проспекту одиноко пролетали легковушки. И только изуродованные кусты, сломанные три скамейки и человек 40 милиционеров – указывало на то, что что-то здесь все-таки было.
Никаких протоколов, никаких свидетелей на месте происшествия не было и в помине. Скорая помощь увезла Монзикова в третью городскую больницу. Водитель трамвая, высадив пассажиров, с неимоверной болью поехала в парк.
Под капельницей Монзиков пролежал четыре дня. Условия содержания были не ахти. Но, минимальный уход, относительная чистота и тишина, подобие внимания и даже сочувствия уловить можно было без труда. Монзикова из приемного покоя принесли на носилках подвыпившие санитары. Поскольку никаких вещей при полностью загипсованном и перебинтованном бесчувственном капитане не было, то ни родственники, ни сослуживцы его долго не могли найти. Сначала санитары поставили носилки с загипсованным Монзиковым около кучи грязного белья, которое должно было отправиться в прачечную и ждало своей очереди вторую неделю. Проходившие мимо двое – инвалиды-алкоголики – случайно зацепили костылем простынь с грязной кучи белья. Совершенно случайно эта грязная тряпка накрыла Монзикова с головы до ног.
Тем временем санитары, найдя свободную койку в палате, вернулись за носилками. Обнаружив пропажу носилок и сымитировав поиски, полупьяные санитары, безбожно матерясь и чертыхаясь, отправились в столовую, которая была этажом выше.
– Ты только подумай, этого говнюка мы тащили, надрывались, а он взял, да и убег! Паскуда!
– Наверное, в женское отделение. На баб потянуло, чтоб его…!
– Слушай, после обеда давай ему вломим, а? Чтоб не издевался над нами! Надо, обязательно надо! Ему же лучше будет. Потом, если выживет, спасибо скажет, что дурь из его поганой башки вышибли!
Монзиков, на секунду придя в сознание, услышал только концовку разговора и моментально потерял сознание. Крикнуть он не мог – челюсть была сломана. Практиканты-второкурсники впервые в своей жизни наложили ему на челюсть гипс. Поскольку гипса было много, а опыта не было никакого, то уже с расстояния 1-1,5 м то, что раньше, еще утром называлось головой, походило на развороченную австралийскую канализационную трубу. Дело в том, что в Австралии в предместьях Аделаиды обнаружены большие залежи гипса. Аборигены, ведущие свободный образ жизни и добывающие корм на пропитание, в последние десятилетия стали сгоняться, как индейцы, в резервации. Умельцы из их числа стали из гипса лепить трубы, которые, в большинстве случаев, были странной, иногда даже чрезмерно изогнутой формы. Когда гипсовали и бинтовали Монзикова, то никто не мог понять, почему, как только капитан приходил в сознание, так сразу же он свои руки прятал в обнаженную мошонку и похотливо изгибался. Медики с многолетним опытом не смогли понять первопричины, хотя она лежала на поверхности. Дело в том, что в левой руке по-прежнему была зажата злополучная десятка, которая являлась уже по праву «компенсацией» Монзикова за полученный им моральный и материальный ущерб.
После больничного обеда санитары, вконец окосевшие, так и не нашли ни носилок, ни Монзикова, которого еще бы чуть-чуть и увезли в прачечную. Ему крупно повезло. Проходившая мимо медсестра, обронила медицинскую карту с историей болезни 75-летней старухи – Диасомидзе Сулико Акакиевны. Шедшая следом практикантка, поднимая разбросанные по полу бумаги, увидела нечто сопевшее и хрюкавшее, стонущее и шипящее на носилках. Через 5 минут Диасомидзе Сулико Акакиевна – она же Монзиков Александр Васильевич – лежала в 14-местной женской палате для старух, которым было далеко за 70. Бедняги стояли одной ногой в могиле, другой в морге. Они вовсе не догадывались, что случайно задержались на этом свете, где уже были даже не гостями, а так, просто прохожими. К таким пациентам в России обычно применяется клизма, пурген и димедрол. Клизму ставят тем, на кого не действует пурген, но кто, еще хотя бы дышит. Димедрол дают в качестве снотворного активистам, т. е. стонущим, плачущим и требующим лечения старухам.
Лица у Монзикова не было, зато была история болезни и диагноз – перитональный аппендицит, то есть то, с чем не то чтобы долго, а и пару дней не живут.
Грузинские «параметры», гипс и непонятные звуки, исходившие из маленького отверстия в гипсовой трубе, постоянно плачущие глаза – вызывали жалость у медперсонала. Два дня Монзикова пичкали димедролом и клизмой при всем притом, что из еды ему давали капельницу с физиологическим раствором и… димедрол.
Монзиков был не промах. Почуяв опасность еще в приемном покое, Александр Васильевич начал грызть сломанными челюстями гипс. От плача и слюноиспускания на четвертые сутки удалось случайно зашедшую медсестру басом послать на три буквы. Началась паника. К вечеру четвертых суток Монзиков лежал в трехместной палате для выздоравливающих мужчин. Одно только настораживало – никто не приходил навестить больного.
В ту несчастную субботу, когда произошла эта история с исчезновением больного с носилками, бабка – Диасомидзе Сулико Акакиевна – все-таки скончалась, не приходя в сознание. Т. к. документов на нее не было, то валявшаяся рядом с ней история болезни Монзикова была положена в ящик, где хранились дела умерших. Родственников старуха в городе не имела, в больнице оказалась случайно – ее сняли с поезда, следовавшего из солнечной Грузии в Мурманскую область. Вскрытия никто не делал. На ее кремацию и похороны ушло 2 дня.
Водитель трамвая, добравшись «на автопилоте» до трамвайного парка, рассказав о случившемся подругам, через 40 минут давала показания следователю о том, как её изнасиловал гаишник. Руководство ГАИ о гибели инспектора Монзикова проинформировало не только Главк, но и Министерство МВД, откуда пришла телеграмма следующего содержания:
Начальнику ГУВД
генерал-майору милиции
Васильеву Г.П.
Подготовить наградные документы трехдневный срок отправки спецсвязью присвоения медали отвагу посмертно капитану милиции Монзикову.
Министр МВД
генерал армии С.В. Синица
Совпало, что когда из реанимации Монзикова перевели в обычную палату, а руководство батальона, где служил Александр Васильевич, получило свидетельство о его смерти, медаль ехала спецсвязью для вручения семье милиционера, геройски погибшего на своем посту.
