Анатолий Николаевич выбрал очень важную и актуальную тему своей кандидатской диссертации – роль звонка в процессе обучения: теория и практика.
Его заведующий кафедрой отнесся к этой идее с пониманием. Он попытался сначала продать ему одну из своих монографий, которая на 90 % повторяла структуру его докторской диссертации, а затем, так же безуспешно, навязать своё научное руководство. Но Пургенов не дрогнул. Не портя с начальником отношений, он просто спустил всё на тормозах, не давая никаких конкретных обещаний, но и не отказываясь окончательно от сотрудничества. Сославшись на отсутствие денег и на крайне тяжелое материальное положение, он написал заявление на имя ректора о предоставлении ему материальной помощи в связи с тяжелым финансовым положением. Зав. кафедрой наложил резолюцию на заявление, которое Пургенов по его же рекомендации переписал семь (!) раз. То, по мнению заведующего, была нарушена стилистика, то орфография, то что-то ещё, и лишь, когда предел терпения у Пургенова кончился, заведующий наложил свою резолюцию – ходатайствую по существу.
Научный руководитель
Да, нынче мужики пошли –
И не туды, и не сюды!
Возьмут, охальники, за грудь,
И начинают мять… И вдуть
Готовы каждой, и всегда…
Они уходят от венца.
Готовы обещать сполна,
Им только дай, и вот тогда…
В.Н. Кефиров, из неопубликованного, раннего
Глазунов Михаил Афанасьевич – доктор педагогических наук, профессор, заслуженный педагог Российской Федерации – впервые познакомился с Пургеновым на одной из своих лекций, которую он читал курсантам военного училища. Невысокого роста, скорее полный, чем плотный мужчина, которому было далеко за пятьдесят, в очках, с обычными усами и однодневной щетиной, в пуловере, без галстука читал лекцию на тему «Обучение подростков с использованием методики игры и аутотренинга». Его мобильный телефон постоянно прерывал на самом интересном месте. При этом Михаил Афанасьевич виновато извинялся, внимательно выслушивал абонента и сказав две – три коротких фразы, продолжал свою лекцию. Внешне казалось, что лекция была построена по принципу – говорю всё, что знаю. С учетом того, что ему звонили через каждые пять минут, можно себе представить, какая была атмосфера в лекционной аудитории.
Пургенов сидел на последнем ряду. Он не столько слушал, сколько прокручивал у себя в мозгу предстоящее знакомства и первый разговор. С собой он привез распечатанный вариант диссертации на т. н. оборотке, т. е. на использованных ранее листах, на которых были и материалы лекций, и планы семинарских занятий, и ксерокопии журнальных статей.
– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич! – Пургенов протянул руку профессору Глазунову, который собирал разбросанные по кафедре листы с материалами своей лекции.
– Здравствуйте, а мы с Вами знакомы? – с некоторым интересом спросил Глазунов.
– Теперь уже да! Я – Пургенов, Анатолий Николаевич. Можно просто Анатолий, или даже Толя, – Пургенов судорожно сжимая руку профессора, продолжал её активно трясти. При этом, склонив слегка набок голову, он пытался еще и улыбаться.
– Чем могу Вам служить? – Глазунов проявлял неподдельный интерес к мужчине, который, судя по всему, взял инициативу в свои руки и, возможно, будет ему чем-то полезен.
– Видите ли, Вы являетесь моим научным руководителем по моей диссертации. Я вот Вам тут привез её, ха-ха, вот и – вот… – Пургенов не знал, как ему закончить мысль.
– Простите, а кто Вам сказал, что я – Ваш научный руководитель? – с удивлением спросил Михаил Афанасьевич.
Выйдя из аудитории и пройдя по длинному коридору к кабинету Глазунова, Михаил Афанасьевич спросил у Пургенова о том, как и почему он всё-таки здесь.
– А я был, это самое, значит, у Корсунько и он мне подписал бумагу, – Пургенов вдруг очень быстро вытащил из своего, видавшего виды, портфеля скомканный листок, на котором в левом верхнем углу была виза зама по научной работе Корсунько: «Тов.
Глазунов М.А.! По-возможности разобраться и принять решение». Далее стояли число и подпись.
– Так, хорошо! Давайте по порядку. Значит, как я понимаю, Вы хотели бы заняться наукой, да? – достаточно миролюбиво спросил профессор.
– Да, т. е. не совсем. Я и так занимаюсь наукой. – Пургенов слегка хихикнул и скорчил такую обезьянью гримасу, что Глазунову стало как-то не по себе.
– Простите, пожалуйста, а какие у Вас имеются научные труды? – с неподдельным интересом задал вопрос Михаил Афанасьевич.
– Ну, это, лекции, там, программы, рефераты, там, эти самые, статьи, вот… – Анатолий Николаевич активно жестикулировал. При этом взгляд его был блуждающим, исподлобья.
– А какие статьи и где они были опубликованы? – уже с легкой иронией спросил профессор Глазунов.
– Да, хрен его знает, я сейчас, если честно, то и не упомню всех статей-то. Много их было у меня… Вон на конференции нашей, вот, это самое, значит, на этой… ну, как его там? А, блин, вспомнил, у этих, вот, значит, у прокуроров была конференция и я там был! – не без гордости заметил Пургенов.
– Ну, ладно, мне уже многое ясно, давайте перейдем к Вашей диссертации, да? – и профессор достал пачку дорогих сигарет и закурил.
При входе в его кабинет висела большая, очень красивая табличка с надписью «У нас не курят! Штраф – расстрел».
Анатолий Николаевич достал из своего портфеля большую пачку бумаги, на каждом листе которой было что-то напечатано мелким шрифтом. Было сразу видно, что Пургенов пришел на встречу не с пустыми руками, и, что ему было что показать. Но было так же видно и то, что он не имел никакого понятия о написании диссертаций, о тех требованиях, которые предъявляет ВАК к квалификационным научным работам.
У Глазунова хватило терпения и такта, чтобы не послать Пургенова на три буквы, хотя желание было столь огромно, что Михаил Афанасьевич, сильно закашлявшись, ещё долго не мог придти в себя.
Возможно, эти строки и не столь захватывающи, как, например, сцены с проститутками в стриптизбаре или сцены поимки особо опасных преступников. Но это лишь только на первый взгляд.
Как назло, Пургенов был сильно простужен и из носа его обильно текли сопли. Носового платка или салфетки у него не было, а высморкаться было крайне необходимо. Пару раз он делал глотательные движения своих выделений, несколько раз он потихоньку сморкался в руку и, затем аккуратно вытирал выделения о ножку своего стула. Но долго так продолжаться не могло и, в конце концов, случилось то, что повергло профессора в шок. Пургенов неожиданно, вдруг, чихнул. Из носа вылезла здоровенная козявка, если не сказать козявища. Липкая, серо-зеленого цвета, с пузырями – она легла одним концом на подбородок, а другой – самый толстый – застрял в ноздре. Пургенов попытался её втянуть обратно, но отчаянное шмыганье носом желаемого результата не дало, и тогда он, не долго думая, зажав левую ноздрю указательным пальцем левой руки, прицельно высморкался в полупустую корзину для мусора, что стояла в двух метрах от него. Сделал он это залихватски быстро и предельно точно. Сопля, как снаряд, с силой ударилась в стопку бумаг с таким треском, что профессор даже подскочил в своем кресле. Воцарилась тишина. Первым заговорил Пургенов.
