– Тихо, тихо! Я предлагаю выпить за совет, за его председателя и председательшу, – Монзиков глазами искал дочку председателя совета, которая была секретарем и которая вела всё делопроизводство, – Выпьем за всех… – и адвокат залпом осушил 75-ти граммовую рюмку.
– Ура-ураа-урааа! – закричал один профессор, который хоть и голосовал против, но одним из первых поздравил с успешной защитой Олега Пантелеевича.
– А я предлагаю выпить за Родину! – истошно закричал мужчина лет 50, который всё время что-то жевал.
– Тихо, тихо, господа! Не надо нервничать, мы же успеем выпить за всех и каждого, вмести и по отдельности, ха-ха, – миролюбиво успокаивал Монзиков, державший в одной руке полную до краев рюмку водки, а в другой – жирную шпротину за хвост, с которой капало на скатерть масло. Рыбина размахивалась из стороны в сторону и уже через 15 секунд все, кто находился вблизи адвоката, были заляпаны маслом из-под шпрот.
Олег Пантелеевич держался молодцом. Он пил наравне с адвокатом и сидевшим рядом с ним профессором – его научным руководителем. Глядя на профессора нельзя было определить, пил ли он вообще. Он поднимал и после тоста опорожнял рюмку за рюмкой, обильно и разнообразно закусывая и тщательно пережевывая деликатес за деликатесом. В отличие от Долбенко, который, казалось, кроме груш и яблок больше ничего и не ел, профессор налегал на икру, красную рыбу, копченую колбасу, карбонат, ветчину,… Он ел, практически, всё, кроме хлеба с булкой. Ни лимонада, ни сока, ни минералки он не пил. Было видно, что он, в отличие от остальных, адекватно реагировал на всё и всех. Пожалуй, только адвокат с профессором чувствовали себя комфортно и непринужденно. Оба хорошо пили и хорошо закусывали.
И только Гигантов не пил совсем. Даже за столом он неоднократно предпринимал попытку поговорить с Олегом Пантелеевичем, но усилия его были тщетны.
– А сейчас, я предлагаю выпить за дырку с бубликом, – Долбенко встал и попросил всех наполнить свои бокалы и рюмки.
– А где тут у нас дырки с бубликом? – не унимался престарелый профессор, бывший в прошлом морским офицером.
– А ты – червь, сейчас будешь у меня сосать! – Долбенко злобно посмотрел на дедулю, а затем, обведя взглядом затаивших дыхание мужиков, продолжил, – Эй, ты, академик! Ну, скажи ему, что он будет у меня сосать, если я дам ему денег! Я могу всех вас купить, черви поганые…
– Олег, Олег! Ты что, обалдел? Ну-ка заткнись сейчас же, – первым опомнился профессор – научный руководитель Олега, который вмиг побледнел и моментально осознал, что сейчас начнётся мордобой. Он с силой дергал Долбенко за лацкан пиджака, но тот его просто не замечал.
– Вот вы все тут сидите, а ни хрена не знаете, что бублик – это практика, а теория – это дырка! Верно я говорю, академик, а? – и Монзиков обратил свой пьяный взор к адмиралу, доктору технических наук, профессору, заслуженному деятелю науки и техники России, академику двенадцати академий.
– Олег, завязывай! – не унимался профессор. Он уже додергался до того, что пиджак Долбенко начал трещать по швам.
– И если я захочу, то все вы будете у меня сосать и есть одни свои дырки, а я буду есть бублики, черви поганые… – Долбенко говорил пьяным, осипшим голосом. Было даже удивительно, что он почти и не матерился.
– Олег, ну хватит, а?! – присоединился к профессору адвокат Монзиков.
– А тебя, бля на х… я сейчас обдрочу и ты будешь у меня тоже сосать мой х… – Долбенко было уже не заткнуть.
Через пять минут словесного поноса практически все члены совета в ужасе покинули застолье. Естественно, что до сладкого и десерта дело так и не дошло.
Общими усилиями адвокат с профессором вывели на улицу бушевавшего Долбенко. С силой запихнув его в свой джип, профессор повез молодого ученого к себе домой. Положение было безвыходным. Бросить на улице пьяного хохла он не мог, т. к. был хорошо воспитан, а отвезти его домой было невозможно, поскольку тот не мог даже назвать своего адреса. Пришлось профессору везти своего ученика к себе домой, где с помощью 12 чашек кофе лишь к утру удалось хоть как-то привести в чувства молодого ученого.
Положение адвоката было также незавидно. Хоть он и выпил лошадиную дозу, но прекрасно понимал, что больше ни Гигантов, ни кто-либо из его окружения с ним дела иметь не будут. Ведь недаром говорят, каков поп, таков и приход.
Профессор, заработавший в общей сложности чуть более полутора тысяч баксов, потерял кормушку раз и навсегда. Теперь было очевидно, что Гигантов не только не будет давать ему клиентов, но и не будет, даже за деньги, клепать ВМАКовских ученых. Это была катастрофа.
Глядя на пьяного долларового мультимиллионера, куражившегося, пусть даже и по-пьяне, над столичной профессурой, профессор боролся с искушением набить морду, ставшему в одночасье ему противным лжеученому. И если бы мордобой все-таки состоялся, то, скорее всего, были бы и пышные похороны, и показательный суд над распоясавшимся профессором, и многое-многое другое.
Спустя неделю Монзиков позвонил профессору.
– Здорово, профессор! Ну, как, отошел от защиты? – и он весело хихикнул в телефонную трубку.
– Отошел, отошел… – профессор ответил с такой грустью в голосе, что у Монзикова даже возникли сомнения насчет целесообразности продолжения разговора, который, как мы узнаем потом, носил судьбоносный характер.
– А мне вчера звонил адвокат Долбенко и просил узнать, сколько стоит сделать хохла профессором и доктором!?
– Что? – только и смог спросить ошарашенный такой наглостью профессор. Он десять лет шел от кандидатской к докторской, десять лет! Восемнадцать монографий, более ста тридцати научных работ, бессонные ночи, куча специальной литературы, лекции, лекции, работа в праздники и по выходным,…
– Хохол уже начинает всех доставать своим величием. Он уже объявил всеобщий сбор в своём новом кабаке на обмывку его нового диплома, понимаешь мою мысль, а? – чувствовалось, что Монзиков был в хорошем расположении духа, – надо срубить с него капусты и пусть он радуется своим регалиям! Ты звонил Гигантову после защиты? Позвони! Узнай, как он там? Нужны ли ему деньги, ха-ха?
– Деньги всем нужны, но есть и морально-этические принципы! – сказал профессор, как отрезал.
– А ты позвони, позвони! Догнал, а? – и в телефонной трубке профессор услышал легкий смешок.
– Александр Васильевич, буду крайне тебе обязан, если ты закроешь эту тему раз и навсегда! Этот пидор лишил меня курочки, несшей золотые яйца. Хохол сраный! – Профессор негодовал. Внутри него всё кипело. Он вдруг живо вспомнил, как в Артеке, где он отдыхал за выдающиеся школьные достижения в учёбе, был один мальчик, невысокого роста, крепкого телосложения. Он отличался от всех остальных детей своей малограмотностью и… удивительным нахальством. И, кто бы вы думали, был старостой пионерского отряда? Да, да, этот мыльный пузырь, который, кстати, был с Западной Украины.
В жилах профессора, как и у многих других россиян, текла кровь всех славянских народов. Более того, он прекрасно размовлял ридну мову, которой владел в совершенстве и которую он изучил ещё в детстве и юности в силу ряда обстоятельств, но об этом – как-нибудь в другой раз.
