Парень стоит в глубине квартиры. Роза говорит вполголоса по-польски, чтобы никто, кроме Иолы, не понимал.
Роза. Будь осторожнее, он может подумать, что ты готова на все.
Иола. Почему?
Роза. Потому что вы целуетесь на второй день после знакомства. Но дело твое, я хочу только, чтобы ты отдавала себе отчет. Это как со знанием иностранного языка: иногда некоторые могут понять тебя превратно.
Иола молча берет ключи.
У дома, где живет Роза, парень хочет подняться с Иолой наверх. Она не соглашается.
Парень. Почему ты не хочешь?
Иола. Я сейчас приду.
Парень. Ну так сейчас и придем.
Иола. Нет.
Парень (хихикая). Боишься ехать вдвоем со мной в тесном лифте?
Иола. Я не боюсь, просто не хочу. Надену купальник и спущусь.
Иола ловко закрывает двери лифта перед носом парня. Он нажимает на кнопку, чтобы двери открылись, Иола в кабине держит палец на кнопке закрытия дверей. Получая противоречивые команды, лифт дергается, наконец начинает подниматься. Парень бежит по лестнице, и когда лифт останавливается на шестом этаже, он уже, задыхаясь, караулит под дверью. Иола с легкостью отталкивает его и захлопывает за собой дверь. Парень пытается подсматривать за ней в замочную скважину, но почти ничего не видит.
Монтажная нарезка. Бассейн на Сене, толпа купальщиков. Парень прыгает в воду, Иола ныряет. Веселятся, провоцируя друг друга.
Маленькая раздевалка. Араб протискивается внутрь, Иола полураздета, сопротивляется настойчивым приставаниям. Начинается возня. Парень не отступает, но постепенно отчаивается, девушка не поддается и выталкивает горе-ухажера из кабинки. Через минуту выходит одетая. Проходит мимо араба, который пытается ее остановить. На набережной он бежит за Иолой: она слышит его шаги, но не оглядывается, идет уверенной походкой. Парень догоняет ее. Она резко останавливается.
Иола. Чего тебе?
Парень. Я хочу извиниться.
Иола пренебрежительно машет рукой, что может также означать, что она прощает.
Вечером в квартире Розы, сидя за столом с чашкой горячего чая, Иола рассматривает свежий синяк на руке.
Роза. Ты особенно не переживай, а постарайся понять. Он из семьи, у которой много денег, но общество их не принимает.
Иола. В каком смысле?
Роза. Они чувствуют себя хуже других, их считают людьми второго сорта. Впрочем, к нам здесь относятся так же.
Иола. Тогда почему вы у них убираете?
Роза. Именно поэтому. Им приятно, что у них работает европейка, а мне абсолютно все равно, у кого и что я делаю: убираюсь, готовлю, стираю, сижу с детьми или перекладываю бумажки, – последним я занималась почти всю жизнь.
Иола. Вы бы не хотели заняться чем-то другим?
Роза. Может, и хотела бы, но раз жизнь так сложилась, меня это нисколько не расстраивает.
Иола. То есть учиться не стоит?
Роза. Стоит. Если бы у меня была возможность окончить институт, я бы делала что-то другое. Но это не самое главное.
Иола. А что самое главное?
Роза. Видишь ли, можно жить с достоинством в ГУЛАГе и без достоинства во дворце. Важно жить достойно.
Иола. И вы так живете?
Роза. Я старалась, а поскольку мне уже немного осталось, надеюсь, протяну так до конца.
Иола. Вы вернетесь в Польшу?
Роза. Думаю, да. У меня нет близких родственников. Я хотела бы умереть там, где родилась.
Иола. Но вы говорили, что не пытаетесь вернуть себе дворец?
Роза. Вернуть – нет, я хочу просто поселиться там, в доме престарелых.
Иола. Но там ужасная нищета.
Роза. Именно. Эту проблему я как раз пытаюсь решить, и возможно, когда сейчас поеду, что-то действительно изменится.
[♦]
Этот фрагмент – повод поразмышлять о том, как любить достойно. Для начала следует спросить, как вообще любить в мире, где люди повсеместно жалуются на невозможность любви. А откуда взялась идея этой невозможности? Неужели современный человек более эгоистичен, чем его предки? Или у них не было столь сильной потребности в любви, как у нас? Наконец, не стоит ли сразу разделить потребности любить и быть любимым? Достаточно ли желания любить, чтобы тебя любили?
Начнем, однако, с основ – с любви в самом обыкновенном, физическом смысле. Любые рассуждения на эту тему вызывают неловкость, ибо о физической любви не принято говорить. Быть может, это наследие Викторианской эпохи, а следовательно, мещанского лицемерия, представлявшего телесность человека как отрицание его духовности? Специфическое для нашей культуры противопоставление материи и духа породило в XIX веке надменный образ человека, преодолевающего свои звериные инстинкты. В XX веке, после открытий Дарвина, Фрейда и их многочисленных последователей, появилась убежденность в обратном: человек – всего лишь животное на вершине эволюции, он подчиняется тем же влечениям, что и менее развитые млекопитающие, и движим инстинктом продолжения рода, распространения своих генов, за это и отвечает половая жизнь.
Одна бессмысленная пословица гласит, что правда всегда где-то посередине, хотя чаще посередине полуправда. Сущность природы человека необходимо переформулировать с учетом актуального состояния естественных наук. Мне это, увы, не под силу, так что я жду, когда за дело возьмутся настоящие мыслители, располагающие современным аппаратом философии и, конечно же, точных наук.
Помимо революции сознания, лидерами которой были Дарвин, Фрейд и Эйнштейн, в XX веке произошла революция морали, непосредственно связанная с популяризацией контрацепции. Эта революция касается главным образом развитых стран, но распространяется по всему земному шару. Ее результатом можно считать так называемую “банализацию” половой жизни.
До тех пор, пока сексуальные отношения грозили нежелательной беременностью, девушки не подпускали к себе случайных партнеров, понимая, что тот, с кем они вступят в половую связь, вероятно, станет отцом ребенка, и от него нужно будет требовать этого ребенка содержать. Сегодня подобные рассуждения носят необязательный характер. Целью полового акта, как правило, является получение удовольствия, а жизнь в так называемом воздержании воспринимается как бесполезный отказ от приятного занятия.
В течение многих веков мотивацией человеческого развития было желание завоевать объект вожделения: рыцари совершали подвиги, поэты сочиняли поэмы, а композиторы концерты, – и все для того, чтобы снискать расположение возлюбленной. Вступление в интимную связь становилось значительным, переломным событием. Подозреваю, что Мицкевич, хотя и написал столько стихотворений для Марыли Верещак, так и не добился ее. За переходом на новый этап отношений следует спад напряжения, и если дальнейшей физической близости не сопутствуют общие жизненные устремления, совместное развитие, то чисто сексуальные мотивы со временем утрачивают силу, и у партнеров обычно возникает желание перемен.
