Самоубийца. В каком смысле?
Марек. Голову в песок – и привет. Делать вид, что до нашего появления на свет ничего не было, что все началось с нас.
Самоубийца. Это возможно?
Марек. Возможно. Говорю тебе, голову в песок, как страус. Слышал, что страус на бетоне может расшибить башку?
Самоубийца. А вы?
Марек. Что я? Я прожил жизнь спокойно. Имею то, что имею, и больше не надо.
Самоубийца. Довольны жизнью?
Марек. Что это вообще за вопрос?
Самоубийца. Я всем его задаю.
Марек. Задаешь, но кто тебе ответит?
Самоубийца. Я думал, вы.
Марек. Какого ответа ты ждешь? Хочешь услышать “да”, тогда да. Хочешь “нет”, тогда нет. Это не имеет значения, ничего уже не изменить.
Самоубийца. А та встреча с семьей Вита имела для вас значение?
Марек. Откуда я знаю. И да, и нет.
[♦]
В этой главе я рассуждал, все ли мы продаемся, и если да, то за сколько, поэтому теперь пора подумать, что же такое деньги.
Нетерпеливый ответит, что это всем известно, и ради смеха добавит: деньги – вещь, которой нам всегда не хватает. На протяжении долгого времени я был готов подписаться под таким ответом. Я рос в послевоенные годы нужды, потом много лет учился, прикладывая огромные усилия и пытаясь хоть что-то заработать, чтобы не быть вечным паразитом на иждивении у родителей, наконец, получив профессию, начал потихоньку справляться с решением материальных проблем. С тех пор они перестали меня занимать.
При написании этих строк в голове замигала красная лампочка: не лукавлю ли? Разве был в моей жизни такой период, когда я вообще не думал о деньгах? Ведь и сегодня, получая на старости лет пенсию, я думаю о них, как думал и все эти годы, приближаясь к относительной зажиточности. Итак, начинал я весьма скромно, если не сказать убого, а позднее, в зрелые годы, предусмотрительно копил средства, чтобы не оказаться в ситуации экстренной нехватки денег. Я никогда не обладал способностями к умножению финансов, не умел торговать, высчитывать дополнительную прибыль, которую в годы ПНР можно было извлечь, возя с собой товары во время командировок. Я с уважением отношусь к таким знаниям и никогда бы не посмел подтрунивать над теми, кто наделен этим полезным даром, однако мне он дан не был. Зато я бережлив и экономен. Можно ли считать бережливость вежливым синонимом скупости? Скупость – довольно противный и малодушный порок, но я не уверен, что лишен его. В то же время я горжусь своей репутацией скряги и скопидома в сфере публичных расходов – там, где как продюсер отвечаю за деньги, выделенные на культуру. На этой почве у меня случаются конфликты со многими людьми, жившими при социализме и не видящими разницы между публичным и бесхозным.
Причин тому немало, и все же в защиту тех, кто путает две эти формы собственности, хочу напомнить, что на протяжении долгих социалистических лет царил повсеместный дефицит любых материальных благ. Полки магазинов зияли пустотой, и одних денег для приобретения чего-либо было недостаточно – требовались знакомства, чтобы покупать, как это тогда называлось, из-под полы. Сбережения, хранившиеся в сберкассе, приносили ничтожный процент, рядовые граждане не ходили в банк.
Тема банковских процентов заставляет вспомнить о проблеме ростовщичества. В Средневековье его считали грехом. К человеку, который давал взаймы и требовал отдать сумму большего размера, относились как к шантажисту, наживающемуся на чужой беде. А просто так деньги никто не занимал – след этого отпечатался в поговорке “в долг давать – дружбу терять”, а также в рекомендации Полония в “Гамлете”: “Смотри не занимай и не ссужай”
[27] (Neither a borrower nor a lender be). Работая в развитых странах, я понял, что там все иначе. Если банк дает мне кредит, я становлюсь благодаря этому более надежным. Человек, не имеющий долгов, не вызывает доверия. Все наоборот по сравнению с тем, что я вынес из дома.
Точно так же обстоят дела с ростовщичеством. Однажды мне объяснили, что деньги подобны растению в горшке. Если я отдаю его кому-то на время, растение вернется ко мне выросшим, будет больше, чем в момент передачи. Когда спустя длительное время мне возвращают ровно столько, сколько я дал взаймы, это значит, меня обманывают, не отдав проценты, то есть того, что выросло с момента одалживания. Впрочем, я не собирался читать лекцию по экономике, поскольку совсем в ней не разбираюсь.
Помню, как в школьные годы меня коробило, когда одноклассников ставили друг другу в пример. Идея учителя выделять одних, а иным указывать на то, что они хуже, всегда действовала мне на нервы, поэтому, дожив до седин, я стараюсь следить за собой и не повторять эту ошибку. Нет ничего более раздражающего, чем человек, ставящий себя в пример. (Предлагаю на досуге задуматься о так называемых примерах для подражания. Можно ли ориентироваться на других людей, обязательно ли это? Какое значение имеют жития святых и агиография в целом? Почему мы часто замечаем там искажения фактов, педагогические преувеличения, сделанные из добрых побуждений нас облагородить?) Если так поступает писатель, у книги есть большие шансы быть выброшенной в мусорную корзину взбешенным читателем. Я бы не хотел, чтобы это произошло в моем случае, и проявляю большую бдительность. Обращаясь к случаям из собственной жизни, я не испытываю желания похвастаться. (И снова отступление от темы, достойное отдельного разговора: хвастовство считается отталкивающей формой поведения, а как же модная нынче самореклама? Достаточно ли здесь простого совета добросовестно оценивать себя и представлять свои истинные компетенции?)
На съемочной площадке “Парадигмы”, 1985 г.
Возможно, столь пространное отступление излишне, просто меня смущает, что я постоянно привожу примеры из своей биографии. Теперь расскажу недавнюю историю, совершенно особенную, сопряженную с сильными переживаниями. Она связана с темой, рассматриваемой в этой главе с разных сторон: что стоит делать за деньги? Далеко не все могут позволить себе таким образом поставить вопрос. Работа миллионов людей банальна, скучна, ее трудно полюбить, и тем не менее она необходима, ее надо выполнять. В особо монотонных делах нам все чаще помогают автоматы: они появляются, например, на платных автострадах, заменяя несчастных, сидящих в будках и собирающих деньги. Сбор оплаты за проезд – исключительно неблагодарный труд, и если это делает автомат, я ощущаю облегчение, ведь секундный контакт человека в окошке кассы с водителем так неловок! А кассирша в супермаркете? Тысячи покупателей ежедневно, но все это совершенно бесчеловечно: клиент имеет дело с живым автоматом. Хочется верить, что в скором времени кассы исчезнут, а мы будем оплачивать покупки картой или с телефона после того, как машина подсчитает сумму, и облегченно вздохнем, что никто больше не работает на кассе. Правда, в то же время выяснится, что выросла безработица, а значит, кто-то снова будет несчастен. Впрочем, я собирался писать о другом. Безработица – социальная проблема, и я не могу сказать по этому поводу ничего умного. Человеку необходима работа, хотя она может быть унизительной и глупой. Чаще она бывает нейтральной, не приятной и не оскорбительной, – ею занимается большинство людей. И наконец, где-то наверху находится творческая работа – та, что приносит радость, та, которую мы готовы выполнять бесплатно, а иногда даже доплатить, чтобы нам позволили работать.
