После долгих лет драматичных поисков, сменив несколько факультетов, я в итоге нашел работу для себя. Я стал режиссером и около сорока лет занимаюсь прежде всего этим. Все другие занятия – лишь дополнение к моему истинному призванию. Иногда я читаю лекции, пишу статьи и книги, но наибольшую радость мне приносит режиссура. Я влюблен в свою профессию, уважаю и ценю ее; несомненно, был бы так же ею увлечен, даже если бы мне не платили (при условии, что не умер бы от голода). Дорожа профессией, я всю жизнь старался ничего и никогда не делать только ради денег. В те времена, когда я копил на квартиру и ездил на вечно ломавшемся “трабанте”, мне предлагали снимать на Западе рекламные фильмы. Я отвергал эти предложения, считая, что не могу продать своих чувств во благо торговой марке, посвятить себя расхваливанию достоинств какого-то напитка или шампуня. Зная, что мои коллеги по цеху поддавались этому соблазну, я чувствовал над ними моральное превосходство, хотя среди них были подлинные гении кино (Феллини, например, снимал рекламу макарон, Поланский тоже не гнушался рекламой – оба намного богаче и заслуженнее меня). А у меня была своя гордость, я знал, что, хоть и живу в бедной стране, не продамся.
Прошло много лет, и уже в новой Польше, в 1990-е годы, мне вдруг предложили снять рекламный ролик. Заказ поступил с Запада и предполагал огромный гонорар, но тогда я уже не испытывал финансовых проблем и высокомерно отказался, решив, что если не продался в скудные годы, то тем более не сделаю этого теперь, будучи материально обеспеченным. Мой близкий коллега, человек, выросший еще в довоенные годы, когда в Польше был свободный рынок, усомнился в том, что моя позиция так уж безупречна с нравственной точки зрения, ведь вокруг столько нуждающихся, столько людей просят о денежной помощи на операции, обучение. Пожертвовав двумя неделями из жизни и сняв эту рекламу, я мог бы помочь многим, кому обычно не в состоянии оказать помощь. Удрученный этим простым аргументом, я поделился сомнениями с епископом Яном Храпеком – одним из мудрейших священников, каких мне приходилось встречать, мы дружим уже много лет. Епископ озадачил меня своим советом. По его мнению, я должен был принять предложение и часть заработка потратить на что-то приятное, позволить себе то, что в обычных условиях невозможно, скажем, отправиться с женой на одну-две недели в путешествие, а остальные деньги отдать на благотворительные цели. Изумленный этим ответом, я спросил, почему не мог бы пожертвовать все, и епископ заметил, что, совершив такой внешне героический жест, трудно не угодить в ловушку гордыни, таящейся за любым хорошим поступком.
Это история к размышлению. Ее не назовешь образцовой, и я не предстаю в ней в выгодном свете. Добавлю только, что в итоге не снял эту рекламу по причинам, столь же загадочным, как и само предложение. Заказчик решил встретиться со мной в Варшаве, поехал на своей новой спортивной машине и разбился: на немецких автострадах нет ограничения скорости. Когда я порой думаю об этом, меня охватывает ужас. А еще вспоминается, что на севере Австралии тоже нет ограничений скорости, зато есть пункты проката гоночных машин и превосходные дороги, по которым мало кто ездит, потому что это незаселенная территория. Богатые японцы и американцы приезжают туда прочувствовать скорость. Говорят, что прокат дорогих машин приносит там отличную прибыль. Не меньше, к сожалению, зарабатывают и агентства ритуальных услуг: любители быстрой езды часто сталкиваются с кенгуру. Я рассказываю об этом, чтобы ослабить шок от гибели заказчика. Я не знал его лично и подумал, что это предложение и мои внутренние колебания были ниспосланы свыше как испытание духа. Я ощутил прикосновение Тайны и делюсь этим ощущением, ибо мне кажется, что в современном мире мы теряем из виду измерение, которое можно назвать сверхъестественным. Это важнее всех моих сомнений. Этика без метафизики представляется мне сегодня глобальной проблемой.
Глава 4
Зрелый возраст
В начале книги я с иронией упомянул цитату “детство, безгрешное, вешнее” из “лозаннской лирики” Мицкевича и, ступая по следам классика, хотел назвать главу о зрелом периоде жизни “Век возмужания – время страдания”, но это было бы свидетельством пораженческой позиции. Можно ли предупреждать молодых людей, что, независимо от того, что они сделают в жизни, зрелость принесет разочарование? С точки зрения маркетинга идея плохая, однако я готов доказывать обоснованность такой постановки вопроса.
Вся жизнь протекает в условиях борьбы между идеалом и действительностью. Идеал должен быть высоким, тоска по нему – сильной. Но действительность “поскрипывает”, постоянно дает о себе знать, приносит разочарование, и нужно быть к этому готовым, иначе тебе угрожает горечь или цинизм. Цинизм – страшнейшая болезнь души, вид рака, который точит изнутри, это утрата веры и надежды, убежденность в том, что идеалов не существует, а если они и есть, то иллюзорны.
Своего рода лекарством от цинизма может быть самопрививка – малая доза яда, активирующая антитела. Цинизм нарочитый, методичный – это проверка каждого идеала на устойчивость. Среди достигших зрелого возраста циников я знаю многих идеалистов, которые витали в облаках, предавались мечтам и внезапно разбились о землю, отрезвели, утратили иллюзии и переживают боль от столкновения с реальным миром. Для защиты веры и надежды нужно осмотрительно дозировать доверие. Наивность может дорого обойтись, ибо протрезвление бывает болезненным.
За прошедшие годы я научился с недоверием относиться ко всяческим неожиданным предложениям, с которыми сталкивался. И поэтому, когда пишу “время страдания”, имею в виду страдание “предначертанное”, которое можно предугадать. В жизни каждого человека неизбежны разочарования и обман. Но если мы заранее знаем, что будет именно так, а не иначе, то не впадаем в отчаяние. Англосакская поговорка гласит, что трава на газоне соседа всегда зеленее. Все блага, которые мы пытаемся заполучить, в действительности менее упоительны, нежели казалось издалека. Ожидания всегда превосходят реальность, и надо заранее приготовить себя к тому, что так и должно быть.
Зрелый возраст – время, когда человек пожинает плоды своего успеха. Я не уточняю, какого именно. Это может быть успех профессиональный, семейный, личный, а иногда и коллективный. Как народ за последние двадцать пять лет мы добились успеха, но теперь разочарованы: ведь тут должны были вырасти стеклянные дома, вторая Япония, а у нас столько поводов для нареканий. В такие моменты следует сравнить нашу страну с соседними, подумать о временах Второй Речи Посполитой
[28] – тогда можно увидеть, что мечты наши, пожалуй, были более радужными, однако все не так уж плохо (пишу в 2014 году, не рискуя гадать, что принесут ближайшие годы).
В индивидуальном плане зрелый возраст – время сбора урожая: мы смотрим, чего достигли в своей профессии, как выстроили личную жизнь, как воспитали детей и что еще осталось сделать. Первое, что подвергается оценке, – планирование. Как наша жизнь соотносится с нашими ожиданиями? Были ли ожидания достаточно амбициозны и притом достаточно реальны, целились ли мы высоко, не совершая при том губительных промахов? Каждому приходится заниматься подобными расчетами много раз в жизни, особенно в зрелом возрасте. Я ищу в своих фильмах иллюстрации к этим размышлениям, и в голову приходит давняя лента “За стеной”, придуманная вместе с Эдвардом Жебровским
[29]. В этом телефильме героиня, ученый средних лет, терпит фиаско из-за того, что метила слишком высоко. Кто-то подогрел ее притязания, кто-то (или она сама) убедил поставить все на одну карту, отказаться от личной жизни, полностью посвятить себя исследованиям – и вдруг ее увольняют. Она ищет новую работу, но один профессор не хочет ее брать, отсылает к другому профессору, а тот поручает доценту провести с ней решающую беседу и сплавить. Для слогана “Век возмужания – время страдания”, хотя в данном случае речь идет о женщине, – этот пример кажется мне достаточно убедительным.
