Это парадоксальное доказательство того, что мы безответственно не заглядываем вперед, не задаваясь вопросом: как организовать жизнь на планете и что делать, если придуманные модели не оправдают надежд? Мне бы хотелось слышать шум мыслей на тему “Как жить в будущем?”. Нам следует задуматься об интересах человека, о том, что ему понадобится, чтобы стать абсолютно полноценным во всех отношениях – не только материальном, но и духовном. Что необходимо ему обеспечить? Как мы представляем устройство будущей жизни и как видим в ней самих себя? Любой из этих вопросов можно спроецировать на простые, повседневные вещи. Я обсуждал с директорами школ, нужно ли, чтобы представители разных полов становились похожи, женщины уподоблялись мужчинам и наоборот, или контраст между ними все же необходим для сохранения человечества и культуры? Действительно ли мы верим, что напряженность, вызываемая разнородностью, имеет значение? Я хочу слышать подобные дискуссии и не желаю выносить заключения на основе того, что подсказывает мне интуиция. Я бы хотел, чтобы мне помогали в этом гуманитарные науки, но чаще мне попадаются диссертации на маловажные, маргинальные темы.
Сегодня мы стоим перед этими глобальными вопросами. Что будет с нашим родом дальше? Какое право мы имеем видоизменять нашу натуру? Обсуждать перечисленные проблемы мы будем в обществе, в принципе не верящем, что мы были кем-то сотворены, – дает ли нам это определенные обязательства? Чем еще могут руководствоваться люди, размышляя, можно ли улучшить человека?
Некоторые утверждают, что скандалы вокруг генетически модифицированной пищи подстроены людьми, которые по экономическим соображениям хотят заблокировать американский импорт. Я не верю им так же, как и тем, кто пугал нас Чернобылем, расписывая ужасы ядерной энергетики. Сегодня мне жаль, что мы в свое время не построили в Польше атомную электростанцию. Французы потирают руки, поскольку не поверили в россказни экологов и, благодаря нескольким АЭС, стали независимыми от газа и нефти из Сахары. Я прекрасно знаю, сколько раз меня обманывали, подогревая эмоции и нравственные чувства. Позднее оказывалось, что это манипуляция.
Я не перестаю беспокоиться о человеке будущего. Каким он должен быть? Будет ли ходить с мозговыми имплантатами или без, стоит ли самосовершенствоваться при помощи химических процессов или не следует этого делать? Если мы не знаем ответов, значит, гуманитарные науки нас подвели, никто не помог нам четко сформулировать, что имеет смысл, а что ошибочно. Современное десакрализованное общество не понимает, что значит “возникнуть из небытия”, не чувствует, что сам факт существования – чудо, нечто необычайное, ведь нас могло и не быть.
Чем старше я становлюсь, тем больше вижу на горизонте книг, которых уже точно не успею прочитать. И тем настойчивее призываю людей науки задумываться над этими глобальными вопросами.
У нас, поляков, много комплексов, и это серьезный козырь: комплексы часто становятся мотивацией к действию. Мы хотим показывать себя, поскольку не очень уверены в своих силах. Так почему бы нам не инициировать общеевропейские дебаты на фундаментальные темы? Почему мы терпим болтовню постмодернистов, их плоские, пустые слова о разнообразии и толерантности, словно в них есть какой-то ответ на наши вопросы? Все это красивые слова, но из них ничего не следует. А толерантность и вовсе приводит к безразличию. Если нам все равно, мы можем быть толерантны. Это не то же самое, что любовь. Она – совсем иной постулат.
Общественные программы, которые сегодня разрабатываются, не просто не амбициозны – они жалки. Мы так мало требуем от человечества, оказавшегося в таком прекрасном историческом моменте, какого не было прежде, и ведь неизвестно, сколько он продлится (планеты может не хватить на всех, и придется ограничивать себя: отказываться от чего-то, ездить на море раз в несколько лет, разыгрывать билеты в Лувр, так как очереди к “Моне Лизе” будут выстраиваться на месяцы, а то и на годы). Мира уже не хватает на всех. Что остается? Предложить всем переместиться в виртуальную реальность? Очевидно, что нам хочется есть не виртуальные устрицы, а настоящие, проводить отпуск на берегу моря и ощущать запах соленой воды, а не кормиться иллюзиями, предоставленными чипом, вживленным в мозг. Но не слишком ли легкомысленно отвергать вероятность, что новым миллиардам людей будет недостаточно реальности, и тогда на помощь придет виртуальный мир?
Наименее заметное благо сегодня – материальная состоятельность. Важно, чтобы люди не голодали, но сколько еще им требуется? На дорогах пробки, значит, каждому нужен личный вертолет, и в Польше их будет 35 миллионов? Пожалуй, плохая идея. Но является ли благосостояние абсолютной ценностью? Надо следить, чтобы люди не обогащались слишком быстро? Коммунизм преподал нам урок, как можно расходовать человеческий труд и сдерживать материальное развитие. Думаю, мы не хотим второй раз это проходить. Но что же тогда сегодня есть благо? К чему человечество должно стремиться, на что следует ориентировать людей? На тотальное потребление или самоограничение?
И последний вопрос. Он касается теологии. Наша амбивалентная логика испытывает трудности с такими вещами, как милосердие, прощение и справедливость, явно противоречащими друг другу. А ведь мы употребляем еще более рискованное слово: “вечность”. Жизнь после жизни проходит вне времени. Мне неизвестны теологи, которые занимались бы этой проблемой с точки зрения логики, искали формулировки, ответы на главные вопросы относительно того, что находится за пределами времени и пространства. Сами эти ответы – вне времени и пространства. Но теология фактически хранит здесь полное молчание, поэтому молодежи кажется, что религия оперирует мышлением из другой эпохи, является верой бабушек и дедушек, а ведь это не так. Хочется, чтобы инструментарий современных наук помог нам понять то, что две тысячи лет назад в Галилее иным, более простым языком объяснял пастухам и ремесленникам человек по имени Иисус. Это серьезный интеллектуальный вызов – с какими примерами рассказать притчу о заблудившейся овце, чтобы показать, что там может идти речь о галактике? Молодое поколение, к сожалению, не знает, зачем овцам пастух. И это понятно. Библейская метафорика неясна современным людям, но в ней заключена мудрость, которую нужно уметь понять в контексте того времени, представив при этом, что оно ничем не отличается от нынешнего – просто для описания той эпохи необходимо найти аналогии, объясняющие истинный смысл. Для углубления понимания и видения Библии с нашей перспективы не хватает языка современной физики и математики. Зато полно работ, где одно и то же перемалывается языком Фомы Аквинского. Я бы хотел видеть в теологах людей широких взглядов, которые при этом не предложат мне какой-нибудь нью-эйдж
[54] и полнейший теологический хаос (что несложно, ибо люди, как известно, не знают меры). Я считаю, что сегодня слишком мало “ветра в волосах”, а эпоха требует глобальных обобщений, которые будут актуальны, пока кто-нибудь их не опровергнет и не найдет более полных объяснений.
Мы живем в атмосфере спокойствия, словно так будет всегда. Безумная ошибка. Нельзя обольщаться, что все останется без изменений, поскольку наше время необычное. Нам надо задумываться как можно глубже и сознавать необычность того момента человеческой истории, в который посчастливилось жить. Образованных людей по-прежнему слишком мало, чтобы заниматься пережевыванием незначительных, банальных проблем. Времена воистину таковы, что требуют больших сил, и это нужно использовать, иначе потом окажется, что мы, словно муравьи, одурманенные повседневностью, не заметили, как перед нами или над нами пронесся циклон истории, что цивилизация изменилась, что мы перестали ее узнавать и понимать, ибо не смотрели на нее в ходе сотворения.
