Я постаралась улыбнуться как можно шире:
– Bonjour. Простите, что беспокою вас. Вы говорите по-английски? Anglais? – Марк сказал, что она неплохо говорит по-английски, но я не хотела выказать неуважение.
– Oui. Что вам нужно?
Как можно вежливее и спокойнее, хотя приходилось перекрикивать доносящуюся из квартиры музыку, я объяснила свою проблему с вай-фаем и спросила, не разрешит ли она воспользоваться ее подключением.
– Мы вам заплатим, конечно.
Женщина почти не мигала и от этого казалась еще напряженнее.
– Viens
[16], – шмыгнув носом, сказала она. – Заходите.
Она провела меня в квартиру, состоявшую, по сути, из одной-единственной комнаты, набитой множеством холстов. В одном углу я заметила грязную мойку со стопкой немытой посуды, неподалеку – матрас с перепачканным краской покрывалом в индийском стиле и небольшую туристическую горелку. Может, она самовольно заселилась сюда? Судя по обстановке, похоже на то. В комнате пахло грязной одеждой, табачным дымом и скипидаром. Двери в санузел я так и не увидела. Стульев тут тоже не было. Смутившись – женщина по-прежнему не сводила с меня пристального взгляда, – я прошла вглубь комнаты. Большинство холстов были повернуты к стене, но над одним она работала, и он стоял на мольберте в центре комнаты: незаконченный портрет ребенка на коричнево-зеленом фоне. Густые мазки, слишком много краски – портрет казался и впечатляющим, и немного китчевым одновременно. Он напомнил мне столь популярные в семидесятые изображения большеглазых малышей.
– Как интересно, – солгала я. – Вы продаете свои картины?
– Oui. – Она опять шмыгнула носом.
Мне нужно было как-то поддержать разговор – или убраться отсюда к чертовой матери.
– Простите, я не представилась. Меня зовут Стеф.
– Мирей.
Какое красивое имя, похоже на щебет птицы! Оно ей совсем не подходило.
Трек переключился на «Tainted Love»
[17], и я поняла, что музыка доносится из эппловского ноутбука модели «Макбук-Про», стоявшего с динамиками на перевернутом ящике на краю дивана. Среди всей нищеты этой квартиры такой ноутбук казался удивительно неуместным.
– Хотите café? – осведомилась Мирей.
Кофе мне действительно хотелось, но чашки громоздились в мойке под жирной, давно немытой сковородой.
– Нет, merci. Спасибо.
Почему-то такой ответ ее обрадовал. Мирей подошла к макбуку и выключила музыку.
– Мирей, можно у вас кое-что спросить?
– Quoi?
[18]
– Марк, мой муж, сказал, что вы не знаете Пети, людей, в чьей квартире мы остановились.
Она нахмурилась, будто не понимала моих слов.
– Quoi? – повторила женщина.
– Пети. – Я не могла вспомнить их имена, как ни старалась. – Мы живем в их квартире. На третьем этаже. – Я поймала себя на том, что говорю громко и членораздельно, как делают только самодовольные туристы.
– Non. Тут теперь никто не живет. Только я.
– Но наша квартира кому-то принадлежит.
– Вам тут быть нельзя. Я уже говорила ваш муж.
– У нас нет выбора.
– Откуда вы? Англия?
– Нет. Южная Африка. Afrique du Sud.
Она задумчиво кивнула.
– Идите в отель.
– Нет денег.
И не будет, если мы не сможем разблокировать кредитную карточку. Надеюсь, Марк уже все уладил.
Прищурившись, Мирей вздохнула и кивнула.
– Bien. Согласна интернет. Вы дадите мне десять евро за день.
– Конечно. Спасибо, Мирей.
Если мы не сможем пользоваться карточкой, то едва ли уложимся в бюджет.
– D’accord
[19]. Я напишу для вас пин-код.
Она принялась искать бумагу и ручку, давая мне возможность незаметно осмотреть комнату. Рядом с кроватью я заметила полупустую бутылку водки и бумагу для самокруток. Из-под потрепанной простыни выглядывала раскрытая книга. На подушках валялись трусы и какие-то кофточки. Мирей вручила мне клочок бумаги, а потом вдруг схватила меня за запястье. Ее ногти были перепачканы краской – или чем-то похуже.
– Не оставайтесь здесь. C’est mal ici
[20]. Вредно. Болезнь.
– Вредно? – Я осторожно высвободилась из ее хватки. Странно, но, невзирая на все ее напряжение, она почему-то меня не пугала. Где-то под этой маской недоброжелательности крылась глубокая грусть, я была почти уверена в этом.
– Oui. Этот дом.
– Что вы имеете в виду? Вредно жить в этом доме? Как синдром больных зданий, когда плохо себя чувствуешь из-за строительных материалов?
Она покачала головой.
– C’est mal.
– Тогда почему вы остаетесь здесь?
– Я как вы. Некуда идти. Теперь до свидания. Нужно работать.
Она выставила меня за дверь, и через пару секунд вновь заиграла музыка. Я задумалась тогда – и думаю до сих пор, – не пыталась ли Мирей этой музыкой отогнать болезнь, поразившую, как она считала, этот дом? Будто Кайли Миноуг и Дюран-Дюран были какими-то дешевыми оберегами от зла.
Вернувшись в квартиру, я залогинилась, ввела пароль и позвонила маме по «Скайпу». До условленного времени оставалось еще полчаса, но мама уже ждала звонка. Хейден сидела у нее на коленях.
– Привет, мартышка. – Я почувствовала, как при виде дочери болезненно сжалось сердце.
– Мамуля!
– Мамуля скоро вернется, обещаю.
Она пробормотала что-то о замечательном подарке от бабули, спрыгнула с колен моей мамы и вскоре вернулась, протягивая в веб-камеру куклу принцессы Эльзы из мультфильма «Холодное сердце».
– Мамуля, смотри!
Я собиралась купить Хейден эту куклу на день рождения, и мама об этом знала, но я постаралась скрыть раздражение. Хейден тянула ко мне ручки, будто могла прикоснуться ко мне сквозь экран компьютера, и снова меня охватило ужасное предчувствие, что я больше никогда ее не увижу. Мы немного поговорили о вчерашней поездке в экопарк и тамошних малышах, а потом она сказала: «Мне пора, пока!» – спрыгнула с маминых колен и умчалась. Мама попыталась позвать ее, но все без толку. Увидеть ее такой счастливой без меня в каком-то смысле было еще хуже, чем если бы она умоляла меня поскорее вернуться домой.
