– Где Азазель? – повторил Гавриил, оглушив бога окончательно.
На этот раз боль не просто пронзила Ликурга вспышкой, она поглотила его, накрыв с головой, словно девятый вал. Кроме боли, он не чувствовал ничего. Ни того, что упал, ни того, что тихо, надрывно стонет. Не почувствовал он, как серебряный вихрь окружил его и в мгновение покрыл тонкой серебряной пленкой. Осознавать себя Ликург начал, когда в мозг проникли первые смутно знакомые потоки бесконечной веры в себя, в Рыжика и во Вселенную.
Не стало сильных и слабых, побежденных и победителей. Не стало создателей и созданий. Осталась только жизнь и многочисленные ее проявления, разбросанные по бесконечным ветвям временных цепей. Лик увидел их все. В некоторых он наблюдал себя поверженным, в других был мертв давным-давно, в иных поверженным лежал Азазель. И лишь в одной – самой яркой – смерть суждено было встретить Гавриилу.
«Уходи».
Это единственное, что мог предложить достойному воину Ликург. Ангела слишком поглотила его вера. Он не видел того, что замечал теперь Лик, и оттого был слабее. Гавриил не слышал истины, не понимал многообразия своих путей, он слепо избирал лишь один. И даже когда сама жизнь уводила его в сторону, он исправлял временну́ю цепь, принося в жертву себя и других.
«Убрать маленького бога и источник силы».
Лик с нежностью заглянул в недалекое прошлое. Вселенная всегда оберегает Рыжика. Хочет она того или нет. Не упади она с балкона, стояла бы теперь лицом к лицу с ангелом. И итог противостояния стал бы иным.
«Тебе не по силам».
Лик вновь постарался спасти ангельскую жизнь. Но тот лишь набрался большей решимости.
Эйдолон едва успел увернуться от удара тяжелых мощных крыльев. Таким ударом Гаврила вполне мог переломать ему ребра или разбить череп. Возиться долго он не желал, как не хотел уважать противника, и это ангелу дорого обошлось. Лик увидел исчезающее мгновение, где был шанс погибнуть, если бы Гавриил начал бой как мастер. Больше таких мгновений не осталось. Совершив плавное движение назад, будто в танце, Гаврила на доли секунды замер, собирая энергию вокруг себя, а затем резко напал. Правой рукой с открытой ладонью описал полукруг, одновременно приводя в движение и направляя энергию. Лик ушел от этого удара и от следующего. От всех последующих. Гаврила больше не останавливался. Энергетическая оболочка ангела наполнялась новыми и новыми внутренними течениями, ее поверхность временами покрывалась рябью. Шаг вперед, в сторону и назад, снова в сторону и вперед и вновь назад. Ангел кружился в легком изящном танце. Отводил плечо и наносил удар открытой ладонью или отклонял корпус, выталкивая силу обеими руками, что имело более разрушительные последствия. Затем вдруг совершал выпад на захват, стремясь зацепить внешнее свечение маниту Эйдолона.
Лик кружился вместе с ангелом по балкону, не позволяя навредить себе или попытаться навредить Марусе. Временны́х цепей Гавриил по-прежнему не замечал. И все так же был упрям. Не отступал ни на секунду.
Азазель появился внезапно и тут же пропал, оставив в груди Гавриила знакомый клинок.
Лик сталкивался со смертью. Она приносит боль, страх, мучения. Погибая, живые создания оставляют неизгладимый след во времени и пространстве. Освободившаяся энергия растворяется в своем окружении. Вселенная запоминает каждую смерть и каждое рождение. Каждое цельное маниту имеет значение живое или неживое. Смерть же Гавриила была не такой. Он просто остановился, замер и упал, будто марионетка с обрезанными нитями. Ни эмоций, ни боли. Вся энергия, которой он управлял, схлопнулась, поглотив саму себя. Вселенная не заметила гибель ангела.
– Как не замечает она и нашего рождения, – откликнулся на мысли Лика вновь явившийся Азазель. – Тебе нужно отдохнуть и ей тоже. Ты все знаешь наперед.
Эйдолон кивнул.
– Позаботишься о них? – прошептал ангел, глядя, как глаза маленького бога покрываются дымкой, а серебряный панцирь осыпается с него пылью на пол. За перилами в саду сонно вздохнула ведьма.
Нинхурсаг откликнулась тихим ласковым шелестом. Ликург, Маруся и пыль тут же исчезли, унесенные далеко сквозь время. Азазель ощутил легкий укол грусти. Было в этом объединенном создании что-то неуловимо близкое, порождающее чувства, схожие с теми, которые Азазель испытывал к Нинхурсаг.
Ангел вздохнул, поднял брата на руки и вынес туда, где он сам себя сумеет отыскать. В конце концов, рыщет по Земле четвертые сутки без прыжков. Пора вознаградить его усердие.
– Милая, ты как? Какой кошмар! Какой ужас! Мамочки! Сделайте что-нибудь! Ну что же вы стоите? Как так можно? Вы врачи или кто?!
Мосвен поморщилась. Желание улыбнуться отозвалось сильной болью в мозгу. Голос и выговор Горицы, ее привычку причитать в самые важные и ответственные моменты кошка сейчас была рада слышать как никогда.
– Иму, не стой! Сделай что-нибудь!
– Сожрать его, что ли? – пробасил недовольно аниото.
Горица возмущенно взвизгнула.
– Надо уходить из неотложки. Каждую смену сожрать, проглотить или удавить обещают, – раздался над головой Мос незнакомый голос. – Деточка, глаза открой. Уже можно. Голова сейчас пройдет.
Кошка осторожно приоткрыла веки.
Первое, что увидела, – нежное голубое небо, освещенное лучами заходящего солнца.
– Ты как?
Вторым было лицо Горицы с перепуганными заплаканными глазами. Кошка улыбнулась. Головная боль действительно быстро отступила.
– Хорошо.
А потом она на мгновение ослепла. Воспоминания, о которых не думала и не знала, вдруг волной обрушились на сознание. Мос вспомнила все. Плохо соображая, что именно делает, она вскочила с носилок. Он был мертв, и теперь, когда их нашли и вызволили, Клеомена должны были упаковать в ожидании транспортировки. Это было неправильно и чудовищно. Мос не могла позволить увезти его как какое-то обычное создание. Она слышала возмущенное шипение врача, чувствовала слабость во всем теле, но не собиралась обращать на подобные мелочи внимания. Кошка собиралась найти его и прожить остаток жизни, вымаливая прощения у Вселенной за собственную глупость, в надежде, что каким-то непостижимым образом он услышит ее раскаяние.
– Ляг обратно и не дергайся! – скомандовал Клеомен. Он сидел совсем рядом в передвижной медстанции и терпеливо ждал, когда аппарат закончит обследование.
Мос замерла и тихо выдохнула, глядя на такое знакомое, любимое и живое лицо. Клеомен обеспокоенно нахмурился. Она смотрела на него так, как не смотрела никогда прежде. В распахнутых черных глазах читались паника и боль, смешанные с чем-то еще более сильным и неуловимо знакомым. Клеомен тряхнул головой, выгоняя дымку из сознания, что мешала соображать нормально. Удар затылком о каменную скалу не прошел бесследно.
С тихим отчаянным стоном Мосвен подалась к нему навстречу. Едва не опрокинув станцию, она обхватила ладонями лицо Клеомена и поцеловала. Поцеловала так, как должна была в первое мгновение, когда он появился в ее жизни. И целовать каждый день, который он отдавал ей и ее детям. Закрыв глаза, со всей страстью и нежностью, на которую только была способна, Мос ласкала родные, теплые губы.
