– Она была замужем?
– Да, похоже на то…
– Ольга думает, что это случилось еще до рождения Марго, ее старшей сестры.
– Да? И что? Это ее тревожит?
– Нет, просто любопытно.
– Давняя история.
– С Елизаветой Ростовцевой тоже давняя история?
– Я был молод, – прозвучало с ноткой грусти, – и весьма популярен.
«И это все, что ты готов сказать о двух женщинах, которые тебя любили? Сукин сын!»
* * *
Во всех хороших домах – а особняк на углу Мошкова переулка и Дворцовой набережной был из таких – есть свои приемные дни. Понедельники, скажем, вторники или среды – постоянные, словно религиозные праздники, и закрытые на манер английских клубов. Нелидовы традиционно принимали по четвергам. Это повелось еще со времен отца нынешнего главы семейства – Георгия Самсоновича, бывшего одно время даже вице-канцлером империи. В те времена Генрих бывал здесь часто, особенно в период увлечения младшей дочерью графа Нелидова Анастасией. Но случилось это давно, и не факт, что Павел Георгиевич знает об этом или все еще помнит. Да, если и вспомнит, это же история его сестры, а не жены. Есть разница, как говорится. Другое дело Софья. Ей много о чем есть вспомнить, и, слава богу, если Павел об этом не осведомлен.
– Генрих, – Наталья приостановилась перед самой дверью, уже распахнутой перед ними вышколенным до полного автоматизма швейцаром, – а кто я сегодня?
– А сама, как думаешь?
– Наверное, баронесса Цеге…
– Я не спрашивал тебя, Тата, но если ты носишь этот титул…
– Я сирота, Генрих. Титул принадлежит мне.
«Грустно, но этого следовало ожидать».
– Пойдем, – предложил он, – нас уже ждут.
И в самом деле, в вестибюле прогуливался, покуривая, генерал Бекмуратов.
– Добрый вечер, баронесса! Рад вас видеть, господин Шершнев!
«Ну, вот, все точки над «i» расставлены, и не нужно гадать, кто есть кто этим вечером в этом доме».
– Здравствуйте, генерал! Давно не виделись!
– Да, я тоже успел соскучиться, – холодная улыбка, благожелательный кивок. – Вечер в разгаре. Общество в сборе. Для многих ваш визит – из разряда полных неожиданностей, причем, даже не знаю, какого свойства. Приятных или напротив, однако, надеюсь, никто глупостей не наделает, все-таки люди воспитанные. Вам стрессы тоже противопоказаны, как я слышал. От последней контузии, чаю, еще не отошли? Оно вам нужно?
– Ни в коем случае, но я ведь здесь не гусей дразнить и не буку показывать, я прав?
– Чуть позже подъедет Петр Андреевич…
– Варламов?
– Так точно, – кивнул Бекмуратов. – Вас, полковник, пригласят наверх, в кабинет Павла Георгиевича, там и поговорите.
– А Павел Георгиевич у нас нынче кто?
– Павел Георгиевич – губернатор Северо-Западного края.
– Губернатор? – не поверил Генрих, мысленно примеривая на Пашу Нелидова расшитый золотом мундир. Получалось нелепо.
– Не знали? – откровенно усмехнулся Бекмуратов. – Большой человек, не ссорьтесь с ним. Опасно.
– Спасибо! – кивнул Генрих. – Учту!
И подхватив Наталью под руку, увлек к лестнице.
– А как же профессор консерватории? – спросила она на половине подъема. Тихо спросила, заговорщицким шепотом, элегантно склонившись к невысокому своему спутнику.
Такими он их и увидел – себя и ее – в зеркале на вершине подъема. Натали казалась даже выше обычного.
«Смешно… – ему вспомнилось полотно одного мирискусника
[16]. Кажется, это был Николай Ульянов. А картина называлась, дай бог памяти, «Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу». – Ну, я не Пушкин, да и Наташа – не Гончарова, так что…»
– Однако!
Генрих повернулся на голос. Слева на лестнице стоял мужчина в мундире дипломата. Седой, круглолицый, с нездоровым румянцем на белом рыхлом лице. Маленькие бесцветные глазки удивленно взирали на Генриха из-за поблескивающих в свете ламп стекол очков в тонкой золотой оправе.
– Прошу прощения, сударь?!
– Вы! – опешил мужчина. – Здесь?!
– Не знаю, право, о чем, вы! – пожал плечами Генрих, начиная наконец узнавать собеседника. – Разрешите представиться, Генрих Николаевич Шершнев.
– Генрих Ш…
– Баронесса Цеге фон Мантейфель, – продолжил между тем Генрих. – С кем имею честь?
– Пардон, месье! Как вы сказали? Шершнев?
– Полковник Шершнев недавно из-за границы, – холодно пояснила Натали, крепче сжимая руку Генриха. На его взгляд, несколько сильнее, чем следовало.
– О, мой бог! Какой конфуз! – но, судя по всему, дипломат на столь откровенную ложь не купился. Просто отступил, чтобы не затеять ненароком скандал. – Разрешите представиться! Полонский, Эдуард Аркадьевич. Мадам, месье!
– Мадемуазель! – поправила Наталья.
– Миль пардон! – отступил Полонский, пропуская их наверх. – Прошу прощения! Обознался…
– Вашу карточку, сударь! – шагнул им навстречу мажордом в старорежимной ливрее.
– Я забыл наши карточки в машине, – процедил сквозь зубы Генрих, ему начинали надоедать неуклюжие маневры потенциальных нанимателей.
«Хуже китайцев, ей-богу!»
– Объявите просто… Полковник Шершнев и баронесса Цеге фон Мантейфель…
* * *
– …и баронесса Цеге фон Мантейфель! – объявил мажордом, и Генрих ввел ее в зал.
Общество на ее имя отреагировало довольно дружно. Она разом притянула все взгляды, кое-кто обернулся, другие повернули головы, и любопытство их случайным не назовешь: последний раз Натали выходила в свет, когда ей едва исполнилось восемнадцать, а сейчас…
«Почти двадцать четыре… Как быстро летит время!»
А ведь Мантейфели фамилия знатная. С историей и родственными связями, хотя и без денег, но это уже совсем другая история, поскольку происхождение и деньги не всегда идут рука об руку.
«И что теперь? Бить будете или обнимать?» – Но мысль эта – всего лишь дань дурному настроению. Бить не стали бы, даже если бы узнали, кто она на самом деле. А вот обнять… Скорее всего, многие искренне рады тому, что она вернулась из небытия и безвестности. Другим – просто любопытно, но и любопытство – не порок.
– Натали!
– Екатерина Владимировна, милая!
«Ну, что мне стоит, в самом деле, пять минут побыть «душечкой» и «лапушкой»!»
