«Это жизнь, – вдруг понимает он. – И это то, что они собираются у меня отнять!»
Перед глазами проходит все действо по порядку. Зачитывание приговора, срывание погон и орденов, ломание шпаги, гнусный спектакль с расстрелом, остановленным в последнее мгновение отмашкой генерал-адъютанта Засекина, кандалы…
– Покайтесь, Генрих Романович! – предлагает Засекин. – Государь проявил милость, а вам, сударь, стоило бы проявить благоразумие. Не тогда, так сейчас!
– Передайте, что он зря оставил меня в живых…
А потом, как и всегда в этом сне, шум, громкие невнятные голоса и кровавый туман, застилающий взгляд…
* * *
Сон этот обычно ни к чему хорошему не приводил – проверено практикой. Дела шли неважно, и настроения что-то менять, не было, хоть убей. Возможно, правда, что причина крылась не в самих делах, а именно в состоянии души, которое и провоцировало все остальное, но, как говорят в России, что в лоб, что по лбу, особой разницы нет.
Расставшись с Натальей, Генрих первым делом оторвался от всех приставленных к нему хвостов, вернее парни Людвига отсекли наружное наблюдение, не сильно заботясь о том, чьи это были топтуны и зачем, и вывели командира к старенькому, ушедшему в топкую землю едва ли не до середины окон, неприметному трактиру на Солдатской улице в Гавани. Там Генрих провел следующие два с половиной часа утреннего времени, подгадав так, чтобы успеть на такси на Боровую улицу ровно в полдень. Но до встречи с Карварским и Натали было еще далеко, и Генрих заказал яичницу по-малоросски с жареным салом, помидорами, луком и сладким перцем.
Он вышел из квартиры на Малом проспекте, толком не позавтракав, если только чашка крепкого чая и пятьдесят граммов коньяка с папиросой не заменяют полноценный завтрак. Жизненный опыт подсказывал, что не заменяют, и даже более того, пустой желудок легко провоцирует депрессию, тогда как полный – склоняет к благодушию.
«И ко сну клонит, но спать мне нынче недосуг!»
– Итак! – Генрих взялся за яичницу и посмотрел на Людвига, устроившегося напротив с точно такой же порцией. – Приступай, но не торопись. Говорят, все дело в тщательно прожеванной пище!
– Это точно, – согласился Людвиг. Он неторопливо намазал масло на ломоть белого пшеничного хлеба, положил сверху кусок ветчины и, поколебавшись мгновение, добавил пластинку жирного швейцарского сыра. – Совершенно не успеваю нормально поесть, командир. Все какой-то перекус: пирожки да вариации на тему. С чего начнем?
– А какие есть предложения?
– Пункт первый: инцидент на Крюковом канале, – начал перечислять Людвиг, одновременно приступая к еде. Одно другому, в его случае, отнюдь не мешало. – Пункт второй: баронесса, ну это как бы взаимосвязанные дела, но вот вопрос об Ольге Федоровне Берг я бы предложил вывести в отдельное производство.
– Хорошо, – согласился Генрих, – пусть флотская контрразведка будет у нас третьим пунктом программы. Дальше!
– Карварский и Варламов.
– Как один пункт или два разных?
– Я бы их объединил в производстве, и по логике вещей, да и с практической точки зрения.
– Принято, дальше!
– Бекмуратов.
– Хорошо.
– Остается только профессор.
– Вот с профессора и начнем, – предложил Генрих и стал сооружать себе бутерброд на манер Людвигова шедевра. – И не забудь, времени у тебя час с четвертью. Потом я с Комаровским встречаюсь, у меня, знаешь ли, чем дальше, тем больше недоумений образовывается. Это же надо так засрать огород!
– Кстати об огороде! Я позволил себе вызвать в город еще пару звеньев, чтобы усилить группировку, а то, простите за грубость, командир, чем дальше в лес, тем больше дров!
– Пару звеньев?
– Три звена и группу огневой поддержки.
– А связь, транспорт, логистика?
– Так точно! – «поник повинной головой» Людвиг. – Штабная группа и весь третий отдел в полном составе.
– Полагаешь, все так плохо? – спросил Генрих и с удивлением посмотрел на кулинарное чудо, созданное им между делом.
– Напротив, командир! – улыбнулся довольный собой Людвиг. – Полагаю, что все просто замечательно, но кашу маслом не испортишь, ведь так?
Людвигу хорошо за тридцать. Не мальчик, а серьезный мужик, прошедший долгий путь от полевого разведчика до начальника Особого отдела «Цюрихских шершней». Среднего роста, крепкий, но не выделяющийся в толпе, спокойный и уверенный в себе мужчина. Майор Людвиг – в соответствии с прижившейся в «Цюрихском ковене» традицией носить немецкие имена. И дело тут не столько в дислокации штаба – немецкоязычный кантон, все-таки, – сколько в том, что полковника Хорна зовут Генрих. Так и повелось, что, вне зависимости от происхождения, всех окружающих Генриха офицеров звали на немецкий лад Конрадами и Германами. Однако Людвигу менять имя практически не пришлось. Он родился в Праге, и звали его Людек.
– Скажи, Людвиг, – между делом, под разговор и «конструктивную» дискуссию, яичница кончилась, а вслед за ней ушел сибирский пирог с язем, и в дело пошли сладкие пирожки, – хазары, по-твоему, евреи или нет? Мне в данном случае важен «глас народа», а не теоретические выкладки.
– Ну, – почесал затылок Людвиг, – по мне так, важнее, с кем дружишь и против кого. В этом смысле, какие же они евреи? Ты бы, командир, еще о караимах спросил! Опять же, мне, собственно, по фигу, как ты знаешь, но мою маман удар хватит, если я, положим, решу жениться на ихней девушке, – по-русски Людвиг изъяснялся виртуозно, хотя язык ему был не родной. – Это все равно, что на православной жениться. Для моей матушки любая девушка не из наших – шиксе. И этого слова, прости, командир, я тебе переводить не стану.
– Урки на каторге звали шиксами малолетних шлюх.
– Ну, значит, ты в курсе, – ухмыльнулся Людвиг. – А что тебе вдруг хазары «приспичили»?
– Ну, я вроде и сам…
– Господи, прости, командир! – возвел глаза к потолку Людвиг. – И когда ты из хазар вышел? Лет триста назад?
– Да, нет, – покачал головой Генрих, – я свой род от Яркая Мурсы веду, а он на Крым с русскими ходил в одна тысяча четыреста двадцать третьем.
– Пятьсот лет… – кивнул Людвиг, отхлебывая из кружки горячий сбитень. – И женился, небось, на русской…
– На польке по-нынешнему.
– А я о чем?
– Нет, это не личное, – Генрих тоже отхлебнул сбитня, оказалось вкусно, но странно, – это я о разных вещах думаю в преддверии встречи с Карварским.
– И что надумал?
– Даже и не знаю! – вздохнул Генрих. – Поживем – увидим… Если доживем…
* * *
«Время к полудню, пора и честь знать!» – Натали отвела взгляд от уличных часов и посмотрела на скрипичный футляр в руке. Крупный, предназначенный для альта – если знать, в чем разница, – но гораздо тяжелее.
