– Начальник военной полиции округа генерал Шавров.
– На каком основании?
– Циркуляр за номером 273/44, господин генерал, – налитый кровью глаз косит на ствол, выцеливающий переносицу. – Вы должны знать, мы списывались с вашим штабом.
– Ерунда! – отмахнулся Бекмуратов. – Пустое! Проверяли, и не в первый уже раз… Объясните ему хоть вы, господин прокурор!
Краем глаза Натали заметила военного прокурора в звании генерала, отделившегося от группы военных и медленно, чтобы не спровоцировать стрельбу, приближавшегося к ним.
– Баронесса, если позволите, я постараюсь разрешить это маленькое недоразумение… – Бекмуратов проявлял галантность, но от его вежливости сводило скулы.
«Похоже, это не драма, а фарс! Впрочем, срежиссировано на совесть. Но об этом, верно, Генрих и предупреждал, ведь так?»
– Попробуйте!
– С вашего позволения, баронесса! Прошу вас, господин прокурор!
– Я генерал-майор Корсунский, Михаил Львович, – представился генерал, приблизившись на достаточное расстояние, – главный военный прокурор Северо-Западного военного округа. Документы предъявить?
– Никак нет! – хрипло ответил подполковник. – Я вас знаю в лицо, господин генерал.
– Что ж, тем лучше! Так вот, господин полковник, прокурорская проверка, проведенная мною по приказу командующего округом и по рекомендации губернатора Северо-Западного края графа Нелидова, показала, что никакого дела князя Степняка-Казареева в природе не существует. Судя по всему, его не существовало никогда, нет и сейчас. Ничего, дамы и господа, – обернулся он к журналистам. – Ровным счетом ничего: ни соответствующих документов, ни следственного дела, ни протоколов Военной коллегии или трибунала. Ничего, кроме записанных на бумаге и неоднократно воспроизведенных инсинуаций, домыслов и непроверенных слухов. Более того, из Новогрудского военного архива два часа назад пришло подтверждение, что личное дело генерал-майора князя Степняка-Казареева, Генриха Романовича, вышедшего в отставку в 1939 году по семейным обстоятельствам, по-прежнему находится там, где ему и надлежит храниться, то есть в архиве Управления кадров Министерства обороны. Таким образом, недоразумение с голословными обвинениями генерала князя Степняка-Казареева в государственной измене, – теперь прокурор снова смотрел на полковника из военной полиции, – можно считать исчерпанным. Вы свободны!
«Немая сцена… как у Гоголя. Ай, да дяденька прокурор! Или это князь Бекмуратов и все присные? Но ведь дело существовало, я же сама… Впрочем, оно сгорело, мне кажется… И все-таки! Не может же быть, чтобы нигде не осталось никаких следов!»
Это была – одновременно – лишняя, несвоевременная и никчемная мысль. Существовало дело или нет, не суть важно. Просто кто-то, и Натали догадывалась, кто бы это мог быть, решил, что время пришло и князь Степняк-Казареев может вернуться. Вот он и вернулся. И верно, не за тем, чтобы сесть в тюрьму или пойти на каторгу.
«Легче убить… – она вспомнила ночную набережную, мост, вскинутый в руке «люгер», – но этим всем нужен живой Генрих, вот в чем фокус».
Но кто тогда надоумил Годуна «закрыть» Генриха и зачем?
«Уж, верно, не контрразведка флота, ведь Зарецкому и Ольге Генрих тоже нужен был живым…»
Глава 9
Офицерский бранль
[31]Забавно, но факт: Иван не поскупился – отдал Генриху целый вагон. Черт его знает, от щедрот душевных или с задней мыслью, но в результате вышло недурно. Всем нашлось место, и никто ни у кого на голове не сидел. Ну, а самому Генриху с Натальей достался спальный отсек размером в треть вагона с душевой кабинкой и двуспальной кроватью. Салон-вагон…
«Ну, почти…»
На самом деле, один из трех «гостевых» полулюксов в составе, но и гости у графа Витгенштейна, надо полагать, были не из простых.
– Попахивает опереткой, – Натали смотрела на кровать, хмурила брови. Получалось на редкость эротично, но она, похоже, об этом даже не догадывалась.
– Да, нет, Наташа, это стиль жизни, если ты еще не поняла. – Генрих успел забыть, как это выглядит наяву, но вспоминалось, следует заметить, легко, без напряжения. – Вот так ты можешь жить. Или еще лучше. Много лучше.
– Где сон мой красивый, – со странным выражением глаз и не менее странной интонацией процитировала Наталья. – Где счастья черед? Не нынче – быть может, Хоть завтра сверкнет?
[32] Кому принадлежит теперь Казареевское подворье? – спросила она вдруг.
– Хороший вопрос… – Генрих вспомнил, как всего несколько дней назад переходил мост Витовта Великого и увидел речной фасад дворца. – Полагаю, казне. Хотя… Черт его знает! Возможно, замок в управлении Министерства Двора… Надо бы выяснить, наверное, но это долгая история: имущественные дела, Наталья Викторовна, порой тянутся так долго, что затеявшие их люди успевают состариться и умереть.
– Да, наверное… – Наталья перевела взгляд с кровати на зашторенное окно, за которым мелькали огни, раздавались приглушенные голоса, топот сапог по перрону. Состав готовился к отбытию, но все еще оставался на месте. – Я слышала, что «с казной тягаться, лучше сразу удавиться», но это ведь не про тебя?
– Хочешь жить в Казареевском подворье?
– Звучит двусмысленно, – она повернулась лицом к Генриху, встретила его взгляд, чуть раздвинула губы. Не улыбка. Намек на нее.
– Да, нет, – пожал он плечами, сохраняя на лице выражение «слабой заинтересованности вопросом». – По-моему мы все уже решили. Ты остаешься со мной, не так ли?
– Романтик из тебя никудышный, князь! – Все-таки улыбка, а не оскал.
«Уже хорошо!»
– Но ты ведь со мной не из-за этого, – он тоже улыбнулся, но осторожно.
«Словно снайпера опасаюсь…»
– Я с тобой по ошибке… – Ее лицо менялось сейчас так быстро, что и не уследишь. Вернее, не успеешь прочесть. Что означает это выражение или то? Но факт, каждое новое выражение – злость, растерянность, гнев или безумие – каждое легкое и стремительное движение ее души меняло облик Наталии самым решительным образом.
– Что ж, ошибки бывают разные… Но если мы станем возвращаться к этому по два раза на дню, у нас, Наташа, времени больше ни на что не останется, как думаешь?
