– Кто-то нам ее сдал, – согласился Генрих. Решение напрашивалось, что называется. Наталью сдали. Ему. Сразу после покушения. Да и само покушение, если разобраться, сильно смахивало на обычную провокацию. Замысловатый способ самоубийства, как подумалось ему еще тогда.
«Подставили… Не вышло, и тогда сдали… Вопрос, зачем?»
– Какие мысли?
– Да, вот как-то это подозрительно все выглядит, – невесело усмехнулся Людвиг. – И покушение это, и слив… И вот, что любопытно. Наталья попросила меня, а позже и Ольгу узнать, не проходят ли по сводкам Жандармского корпуса некие Корнеев, Гравер, Дарвин, Чет и Вектор. Все кроме Вектора, как выяснилось, действительно, по сводкам проходят. Убиты в считанные дни перед нашим прибытием в Петроград. Все нелегалы. Боевики. Но интересно другое. Корнеев и Чет – эсеры, Гравер – эсдек, и только Дарвин – анархист-коммунист.
– Действительно, интересно, – согласился Генрих. – А что с Вектором?
– С Вектором совсем худо. Во-первых, формально он анархист-синдикалист, но часто посещал эсеровские клубы и вообще был среди эсеров своим, хотя в организации формально не состоял. Это все я, к слову, только на днях выяснил. Кушнеренко Владислав Анатольевич, поручик, выпускник Рязанского воздушно-десантного командного училища. Первый выпуск. Ветеран Гератской кампании. Уволен из армии по инвалидности. Снайпер высшей квалификации.
– Снайпер? – переспросил Генрих. Он вдруг понял, о ком идет речь. Угадал. Но облегчения это не принесло. Наоборот, стало еще хуже.
«Это же надо так вляпаться! Вот уж, воистину, надоумил Господь!»
– Да, командир, Вектор – снайпер. Псевдо это знали немногие. О том, что он стрелок – еще меньше. И ты прав, именно его нам сосватал твой приятель. Он ведь так и сказал: первоклассный снайпер, из военных, и моральных принципов не имеет.
– Это он стрелял в Наталью у кабака?
– Он.
– И?
– У меня, командир, предчувствие было. Нехорошее. Понимаю, звучит по-идиотски, но так все и было.
– Продолжай! – предложил Генрих.
– Ну, я тем вечером прогулялся к лежке…
– Почему сразу не рассказал?
– А ты как думаешь? – глаза Людвига стали холодными, жесткими. Таким он тоже умел быть.
– Понял. Ты прав, – согласился Генрих. – Расскажешь?
– А я что делаю?
– Тогда давай, телись! А то мы вон, почитай, приехали уже, а я в доме на эту тему, сам понимаешь, даже взглядами говорить не намерен.
– Когда я пришел, он выцеливал Наталью. Она у него первым номером стояла, Иван, стало быть, только вторым.
– Замысловато.
– Ну, мне тогда не до философии было. Вырубил я его.
– Стало быть, стрелял ты…
– Стало быть, да.
– А?
– Да, нет! Боже упаси! Ребята набежали и добили его после выстрелов. Он все еще в отключке лежал, но им без разницы.
– А ты?
– Я постоял в сторонке, пока народу побольше не набилось, и присоединился. Винтовку в руки взял, языком поцокал…
– Герой.
– Есть немного, – согласился Людвиг. – Но только получается, что кому-то твоя супруга, командир, как кость в горле встала. Я, собственно, тогда и заинтересовался всем этим. Как только дела позволили, сразу же стал копать. Но осторожно, чтобы ненароком не вспугнуть.
– Какие результаты?
– Думаю, это твой приятель, командир.
– Мухин? И какой у него может быть повод?
– Легализация.
– Так я ему это и обещал. На выборах возглавит ЦК и войдет в парламент с программой защиты прав крестьян, рабочим законодательством и всем, что захочет. Какие проблемы?
– Полагаю, что ты про него не все знаешь, командир. Есть что-то еще в его биографии. И это «что-то» известно Наталье.
– Если так, то это «что-то» должно быть из ряда вон выходящим. Он же и меня, получается, приговорил, когда Наталью ко мне посылал. Я, грешным делом, думал, что цель все-таки я…
– А выходит – она.
– И эти молодчики, что пришли на бал, они тоже из этих?
– Нет, командир. Это были наемники из Швеции. Их наняли буквально накануне. Но в схему укладывается. Мухин это свободно мог провернуть.
– Мог, – согласился Генрих. – А Наталья, получается, его вычислила… Или все еще нет?
– Не знаю, – покачал головой Людвиг. – Но без твоей санкции я его трогать не хотел. Хватит уже с меня инициативу проявлять!
– Считай, получил карт-бланш, – Генрих загасил окурок в пепельнице и снова открыл коробку с папиросами. На душе было паршиво, но такова уж его жизнь. Выбирать приходится не из хорошего и плохого, а из того – что есть. И в этом случае, все более чем ясно. При выборе между Мухиным и Натальей Тата шла вне конкуренции.
– Только допроси сначала, – бросил он, закуривая. – Мне просто интересно, что у них там за проблема такая нарисовалась, что он из-за нее и меня был готов в расход пустить…
* * *
Голы Пагорак – район престижный. Просторные улицы, прямые, обсаженные липами, уютные скверики, приятные на вид площади с невеликими монументами, новомодный Гостиный двор, солидные доходные дома. В обычное время, на Толстовском бульваре, в Рядах или в саду Ажулай
[72] ранним вечером бывало оживленно. Даже и в будние дни. Однако непогода – холодный ветер, несущий массы сухого колючего снега – загнала людей «под крышу».
«И, слава богу!» – Натали притерла старенький облезлый «Кокер» к тротуару, заглушила мотор и внимательно осмотрела салон. Угоняла она машину в перчатках, так что отпечатков пальцев быть не должно, но мало ли! Могла что-нибудь обронить или пуговицу потерять…
Удостоверившись, что все в порядке, она огляделась по сторонам, выискивая случайных свидетелей, и, подхватив свой кожаный рюкзачок, покинула автомобиль. Отсюда до дома номер семнадцать по улице Чехова идти было недалеко, и все-таки место парковки с конечной целью ее путешествия никак не ассоциировалось. В городе так часто случается. По прямой вроде бы рядом, но улицы разные, да и те нигде не пересекаются.
Деловым шагом, наиболее соответствующим по настроению времени дня, погоде и пустынным улицам, Натали прошла через несколько проходных дворов и вышла на улицу Чехова как раз напротив дома семнадцать. В квартире на третьем этаже горел свет, и это могло быть хорошим знаком, хотя могло и не быть никаким знаком вообще. Вернувшись во дворы, Натали прошла задами вдоль улицы до площади Серова и только там вышла на Чехова, чтобы пересечь улицу на переходе у въезда на площадь и вновь исчезнуть в прячущихся за фасадами домов дворах. Через несколько минут она подошла к черной лестнице дома семнадцать и остановилась в тени под стеной, изучая двор, окна первых этажей, припаркованные тут и там автомобили, пристройки, скверики и детские площадки. Разумеется, это была всего лишь дань профессиональной паранойе, но, с другой стороны, береженого бог бережет, а умирать Натали совершенно не хотела. Садиться в тюрьму, тем более. Оставалось «бдить».
